С прибоем на берег

- Вы знаете, у командира большое несчастье. Мать у него умерла. Радист позавчера принял телеграмму, а он никому не велел говорить.

ТАНКИСТЫ СРОДНИ МОРЯКАМ

- Запишите диагноз, - сказал врач медсестре, - аппендицит.

- Куда положим больного? - откликнулась та. - Свободная койка есть только в четвертой палате.

- В генеральской? - переспросил врач, подставляя руки под шипучую струю воды. - Ну что ж, пусть побудет пока в четвертой. И сделайте ему пантопон. Сейчас вам, дорогой мой, полегчает, - улыбнулся он мне, - а потом в операционную. Чич-чик - и готово. Студенческая операция.

После укола мне действительно стало лучше. Боль свернулась в комочек и постепенно угасла. Так что я без посторонней помощи доплелся до палаты.

Двое больных играли за небольшим столиком в шахматы. Один из них был в обычном госпитальном наряде, плотную фигуру второго обтягивала шелковая пижама. Шахматист в пижаме выглядел моложе своего соперника. У него было гладкое, без морщин, лицо с крупным мясистым носом и тонкими губами. Только подпаленный ежик волос и клочковатые брови указывали на то, что он уже далеко не молод.

На мое приветствие он молча кивнул головой, не отрывая взгляда от шахматной доски. Зато его партнер приподнял над переносицей золоченое пенсне и добродушно проворчал:

- Ага, пополнение в нашу инвалидную команду. Милости просим.

Они играли еще с полчаса, беззвучно и сосредоточенно. Потом больной в пенсне сгреб в угол свои фигуры.

- Все. Проиграл. Капитулирую, - сказал он.

- И зря, - возразил второй, - биться надо до последней пешки. Раньше ты так не поступал. Пенсия тебя размягчила, старик!

- Что делать? Видно, так оно и есть, - пожал плечами проигравший и, подойдя к .моей постели, протянул мне желтую, словно восковую, руку:

- Белозеров Семен Андреевич, полковник в отставке. В этом заведении прописан почти постоянно.

Я назвал свое имя и фамилию.

- Извините,- вмешался в наш разговор больной в пижаме, - какое у вас звание?

- Капитан второго ранга.

- А сколько вам стукнуло, если не секрет?

- Тридцать три года.

- Возраст Иисуса Христа… Ишь, Семен, молодые-то нынче растут, как грибы! - усмехнулся он, обращаясь к Белозерову. - В его годы мы были всего-навсего капитанами.

- Завидки берут, генерал Томский? - откликнулся тот. - Меня тоже. Молодости его завидую. Великая, брат, штука - молодость! И жаль, что она так быстро проходит.

Широко распахнулись обе створки двери, и сестры вкатили из коридора голенастую госпитальную коляску. Этот скорбный транспорт предназначался для меня.

На другой день Семен Андреевич Белозеров навестил меня в послеоперационной палате.

- Ну, как дела? Молодцом! Как это говорится у вас на флоте: самое главное в жизни - не опускать парусов!

Он присел на краешек моей постели.

- Знаете, - продолжал он, - я всегда был неравнодушен к вашему брату. Может, потому, что я старый танкист, а у танкистов много общего с моряками…

Белозеров замолчал, захваченный нахлынувшими воспоминаниями. Это было видно по его безбровому болезненно-бледному лицу, которое то суровело, покрываясь тенями, то вновь светлело от едва заметной улыбки.

- Семен Андреевич, - первым нарушил молчание я, - а чем болен генерал Томский?

- Что? - переспросил он. - Петрович-то? У него богатырский организм. Просто он, как многие здоровые люди, совсем не заметил, как перевалило за шестьдесят, и предложение уйти в запас застало его врасплох… Переживает очень и, смешно представить, мечтает о том, чтобы врачи нашли у него какую-нибудь завалящую болячку! Не так обидно будет уходить. И злится, когда они в один голос говорят ему: здоров, здоров; здоров.

- Вы, наверное, давно знаете друг друга?

- Судьба нас свела, пожалуй, еще до вашего рождения. Мы были кремлевскими курсантами. Выпуска тысяча девятьсот тридцать третьего года. Для вас это история, но для нас это вроде вчерашний день.

- Вы дружили все эти годы?

- В нашей жизни случалось всякое, - уклончиво ответил Семен Андреевич, поднимаясь с моей кровати.- Ну что ж, поправляйся, моряк! - внезапно перешел он на «ты». -Я пойду в палату. Сегодня на обходе мне вынесут приговор. Боюсь, как бы он не был слишком суровым…

Нам не суждено было больше увидеться. Врачи действительно «приговорили» его к операции очень сложной и рискованной. Лучшие хирурги несколько часов боролись с тяжелым недугом, но болезнь оказалась сильнее. Через неделю сердце полковника Белозерова остановилось.

Это случилось в день моей выписки. Меня не провожали обычными шутливыми напутствиями. Хмурились веселые, улыбчивые сестры, тихо-тихо, почти на цыпочках, сновали по коридорам няни, а в глазах больных застыл недоуменный вопрос.

Уже переодетый во флотскую форму, я стоял возле дверей госпитальной канцелярии, когда двери эти отворились резким толчком и вышел Томский, облаченный в генеральский мундир.

- Здравия желаю, товарищ генерал! - вскинул я руку под козырек фуражки.

- Здравствуйте, - ответил он сухо. Потом, узнав меня, спросил: - Вы уже слышали?.. Эх, Семен, Семен! - гортанно произнес он, с хрустом сжимая в кулаках пальцы.