Вне зависимости от ярлыков и партий, все российские политики по отношению к советскому прошлому испытывали смешанные чувства — от гордости до стыда. Выражать полное отвращение к нему значило впасть в немедленное политическое забытье, хотя найти в нем что-нибудь достойное прославления было сложно. Некоторые находили утешение в обыкновенной ностальгии, проклиная Горбачева и Ельцина за предательство и слабость, которые привели к развалу Советского Союза. Это хорошо проходило среди более старших и менее образованных избирателей, но купить на это остальных было нелегко. Очевидной альтернативой этому оказывалась дореволюционная Россия: изображения Романовых и символы Православной церкви росли как грибы. Но царская эпоха была разной и противоречивой: надо ли сочувствовать Николаю II или боготворить его безнадежно неэффективных демократических оппонентов? Феодальная и отсталая, Россия в то время, очевидно, была не так плоха, как утверждали коммунисты. Без войны и большевиков ее, возможно, ожидала бы лучшая участь: быть может, конституционная монархия, но в любом случае судьба более свободная и благополучная, чем тот трагический эксперимент, которой ей пришлось пережить. Но нужна огромная сила воли для веры в то, что жестокое и неумелое правление Николая II хоть в какой-то степени было выдающимся.
Эта дилемма стала отголоском спора более чем вековой давности. Должна ли современная Россия вернуться к идеям «славянофилов» XIX в., полумистических патриотов, питавших отвращение к западному материализму и индивидуализму, или идти путем рациональных «западников», жаждавших, чтобы Россия переняла все лучшее из того, что может предложить европейская цивилизация? Посреди этого соревновались прозападный либерализм, полуупорядоченная ностальгия по царизму и всевозможные идеи о потерянной духовности России и ее евразийской судьбе. Российский пантеон неуклюже раскинулся от Романовых до Андрея Сахарова, включая Юрия Гагарина и Ленина. Последнего так и не похоронили, забальзамированный, как святой от мира, он лежит в своем Мавзолее у стен Кремля; тогда почти каждый россиянин сказал бы, что он был несколько лучше Сталина. Жертвы ГУЛАГа могли поведать свои истории, но стражи музея ФСБ в Москве напоминали, что и секретные службы пострадали при сталинизме. Спесь за советские экономические достижения исчезла, осталась лишь слабая гордость за научное и техническое творчество.
Царила полнейшая неразбериха: представления советского государства о своем прошлом были настолько противоречивыми… и в том, как относиться к массовым убийствам и его преступным вершителям, и в том, как быть с российским национализмом. В 1920-х коммунистическая партия официально придерживалась позиции, что Российская империя была плохой, так же как и российский капитализм. Культуры и язык нерусских народов — татаров, мари, коми и многих других — получили официальный статус и на протяжении нескольких лет переживали умеренное культурное возрождение. Но позже при Сталине оно было жестоко пресечено. Советский коммунизм и российский шовинизм стали почти неразличимы. Показательны слова первой версии советского гимна 1944 г.:
Во времена Горбачева Россия стала критичнее относиться к своему прошлому. Такие темы, как Сталин, ГУЛАГ, голод на Украине, за считанные месяцы превратились из запретных в горячо обсуждаемые. Исторические темы выстроились в явном иерархическом порядке. Достаточно легко обсуждались страдания русских, в отличие от трагических историй других народов. Нельзя сказать, чтобы не хватало болезненных тем. Красный террор, развязавший руки большевикам после 1917 г., унес жизни полумиллиона человек. Коллективизация 1928–1933 гг. выкорчевала 4,5 млн крестьян. До 5 млн человек на Украине и в других республиках умерло от голода. Жертвами сталинских чисток 1937 и 1938 гг. стали 1,7 млн человек, из которых 700 тыс. были казнены без суда и следствия. Во время войны около 1,5 млн этнических немцев и 1,5 млн чеченцев, крымских татар и представителей некоторых других народов — все советские граждане — были депортированы как сочувствовавшие нацистам. После войны около миллиона человек прошагали строем из нацистских лагерей военнопленных прямо в ГУЛАГ.