Это не ново. В условиях террора и рабского труда сталинской эпохи бюрократия смогла быстро осуществить в стране индустриализацию, пусть даже и ценой бесчисленных человеческих жертв. С тех самых пор советская бюрократия олицетворялась теми, с кем был близко знаком великий русский писатель XIX в. Н. В. Гоголь — чиновниками, на словах поддерживающими приказы сверху, на деле же устремленными выполнять главную свою работу: увиливать от ответственности, увертываться от обвинений, копить свое богатство и покровительствовать собственным приятелям. Это, в конечном итоге, способствовало ослаблению советской власти. Необузданная, такая же анархия могла разрушить Россию. Сильная властная вертикаль предполагается как противоядие от разъедающей топи государственной администрации: это желание дисциплины и уважения, где приказы выполняются, деньги, предназначенные для государственных нужд, поступают по своему назначению, а не разбазариваются50
. В странах Запада это достигается, в той или иной степени, благодаря профессиональной гордости чиновников, наблюдению граждан и СМИ за их деятельностью, давлению прочих общественных институтов и контролю со стороны избранных представителей. Но практически ничто из этого не работает в России. На самом деле в русском языке вместоПрактический результат идеологии централизации — это сосредоточение власти на самом верху, где она становится непостижимой, непредсказуемой и неэффективной. Как указывает Л. Шевцова, созданная Кремлем система имеет в своей структуре четыре слабых места. Во-первых, персонифицированная власть и избирательные списки по своей природе ненадежны, поскольку для них требуются регулярные подтасовки на выборах. Это потенциальный источник недовольства народа. Во-вторых, режим хочет как стабильности, так и распределения ресурсов по собственному усмотрению. Это подрывает права собственности и нервирует инвесторов. В-третьих, недостаток легитимности подразумевает, что передача власти преисполнена трудностей. Это предполагает постоянные разрушительные чистки, где новое должностное лицо и его покровитель обвиняют своих предшественников во всех прошлых неудачах. И наконец, в-четвертых, уничтожение политического плюрализма исключает и главный общественный предохранительный клапан.
Последний пункт может оказаться самым важным. История показывает, что высокоцентрализованные государства недостаточно эффективны, и Россия не похожа на исключение. Подпись «Первого Лица» (как порой называют Путина) или ее отсутствие могут сотворить или разрушить карьеру, бизнес или жизнь. В результате любое начинание подвергается риску, играют роль доносы, повиновение значит больше, чем результат. Возможно, Кремль и не желает свертывать реформы, но не должно удивлять, что идеи самых светлых умов России необоснованно исключаются из игры…
Так почему все же Кремль поддерживает такую отпугивающую иностранцев несуразную идеологию и столь неэффективно управляет страной? Грубо говоря, потому, что это простой способ держать страну под своим контролем. Изображать Россию как крепость, осаждаемую злонамеренными лицемерами, — удобный способ объяснить народу, почему необходимо пожертвовать свободой.
Должен ли Запад бороться против Путина?
В Средние века крепость, а затем цитадель советского тоталитаризма — красностенный Кремль редко позволял сторонникам свободы и справедливости чувствовать себя в России как дома. Это как если бы британское правительство обосновалось в лондонском Тауэре, или французское — в Бастилии. Несомненно, идеи, которые сейчас пузырятся под его луковками, оказались бы до боли знакомыми прошлым его обитателям: Россия возвращается к принципам, характерным для советской эпохи.
История — это не неизбежная победа, как это казалось в 80-х. Крах коммунизма принес свободу и справедливость лишь некоторым порабощенным в прошлом странам. В остальных пустил корни авторитарный бюрократический капитализм, опирающийся на природные богатства, эффективную тайную полицию и задушенные СМИ. Главная ценность в них — не свобода, а экономическая стабильность, которую защищает не закон, а сильная власть. На место выборных мандатов пришло единогласие.