С.С.С.М.

Жакерия проехала несколько минут спустя: в открытом автомобиле, украшенном цветами, нарочно едущем на малой скорости, с черными прядями, выбивающимися из-под расстегнутого шлема, и дымящейся цигаркой в восхитительных малиновых губах. Она махала ручкой в грубой кожаной перчатке, улыбалась и, как подобает закаленной и спортивной коммунистке, без труда поймала букет розовых тюльпанов, кем-то брошенный. Краслена Жакерия не заметила. А может, не узнала? Он попытался протиснуться ближе, но без толку. Наверно, героическая летчица уже позабыла своего попутчика, которого высадила на аэродроме нынче утром и который бросился к метро еще до того, как о приземлении Жакерии стало известно. От этой мысли Кирпичников чувствовал себя обиженным и как будто бы даже ревновал. Впрочем, нет, ревновать он не мог, он любил лишь Бензину, а эта особа с цигаркой… А может?.. Да нет же, Бензину, и только!

Когда кортеж машин, везущих летчицу, конструкторов ее аэроплана, ее тренеров, помощников и разных ответлиц, исчез в воротах, что вели к центральной площади, Краслен пошел бродить по городу.

Он вглядывался в целеустремленные и радостные лица на широких проспектах, задирал голову, пытаясь сосчитать количество аэропланов и махолетчиков, ежесекундно проносившихся над головой, с любопытством прислушивался к дикторским голосам, звучащим из радиоточек. Сначала вглядывался в каждый небоскреб, в каждое монументальное строение, в каждую статую, в каждую поражающую воображение и вздымающуюся к солнцу светлую громадину из стекла и бетона. Потом перестал: слишком много их было.

Видел Краслен и прозрачные здания-шары, подвешенные на опорах, и здания-цилиндры, похожие на поставленные стоймя бесконечно длинные папиросы, и здания-полусферы, словно выросшие из земли по приказанию человека, как грибы-дождевики в ответ на влагу. Поняв, что не сможет увидеть и сотой доли столичных чудес, Краслен сел в авиобус. Плексигласовый вагончик на пропеллере легко поднялся ввысь, туда, где на крыше огромного дома читался ряд красных букв: «Даешь новый быт!»

«Следующая — площадь Рабинтерна!» — объявил вагоновожатый.

Кирпичников полетел наугад и оказался возле Выставки Народного Хозяйства. Пройдя через ворота, представляющие собой гигантскую вращающуюся шестеренку, Краслен попал на площадь с огромным фонтаном в центре, вокруг которой располагались павильоны. Несколько часов он, переходя из одного в другой, разглядывал модели авиаматок и дирижаблей, уменьшенные электрогенераторы и солнечные батареи, проекты детских садов и рекоповоротных установок, новые обтекаемые автомашины и радиоприемники, свиней-рекордсменок и красных рысаков. Кони этой масти, выведенные тридцать лет назад товарищем Чумириным, известным красностранским селекционером, были гордостью отечественного животноводства. В них была не одна, а целых две лошадиных силы. Хотя с распространением тракторов надобность в этой силе на полях отпала и красные кони стали катать детвору в зоопарках, они остались одним из главных символов С. С. С. М. наряду с черным квадратом и пятиконечной звездой.

Послеобеденное время Краслен провел на матче по авиаболу. Внутри поля — прозрачного куба — носились спортсмены на крыльях-летатлинах, пытаясь загнать мяч в корзину противной команды. В Правдогорске не было площадок для такого вида спорта. Как мечтал Краслен увидеть матч не в собственной фантазии по радиорассказу, не с газетных фотографий, а вживую! И — сбылось.

Обратно, к главной площади, он ехал уже в сумерках. Краслен чуть-чуть жалел, что он приехал в мае, когда ночи столь короткие и светлые. А как бы хорошо смотрелась башня Интернационала в темноте! Наверно, не было бы видно ни нижнего, кубического этажа, ни среднего — пирамидального, ни верхнего — цилиндрического, вращающихся каждый с разной скоростью. В ночи Краслен видел бы лишь огни, неоновые лампочки, которые волшебно повторяли б очертания дерзкой башни, новой вавилонской лестницы на небо, каждую минуту изменявшиеся… Он еще приедет, разумеется, приедет, чтоб увидеть этот монумент во всей красе, узреть во тьме рубиновые звезды на старинной башне крепости, расписанной пролетарским художником, покататься в авиобусе… С Бензиной. Или… Нет, с Бензиной, обязательно!

Вернувшись на главную площадь за час до указанного Буеровым времени и найдя ее почти пустой, Краслен зашел наконец и в Мавзолей. Торжественные и печальные красноармейцы в буденновках и шинелях революционных времен (была среди них и одна красноармейка — показатель того, как далеко ушла страна от средневекового неравенства полов) молча указывали путь в каменных коридорах. В крипте было зябко и гудел рефрижератор: по решению съезда Партии Вождя не стали делать мумией. Как мамонт, он был заморожен в полной целости до тех лучших времен, когда наука найдет способ для его оживления.