С.С.С.М.

Печальный свет коптилки выхватил из темноты кусок запрещенной газеты. «Krylolyot Bueroff», — вдруг увидел Краслен на бумаге знакомое имя. Взял газету, посмотрел на заголовок — и чуть снова не упал. «Агент буржуазии разоблачен», — торжественно провозглашала передовица. Чуть ниже, на фото, Кирпичников не без труда разглядел кринтяжпрома, а справа — толпу пролетариев с поднятыми руками и суровыми лицами. «Рабочие голосуют за смертный приговор изменнику», — значилось мелкими буквами.

Краслен опустился на стул. Руки дрожали, голова кружилась, сердце грохотало, как сотня станков. За то время, что Кирпичников читал передовицу, он три раза успел подумать, что сходит с ума, и два — что все, жизнь кончена.

«В Краснострании наконец разоблачен опасный агент империалистов, так долго скрывавшийся под личиной борца за свободу трудящихся. Не так давно имя Крылолета Буерова связывалось в наших умах с крупнейшими стройками века, с лучшими достижениями братской красностранской промышленности, с ратными подвигами на полях классовой борьбы. Сегодня мы проклинаем это имя. Крылолет Буеров, пять лет работавший на ангеликанскую разведку, выведен на чистую воду! Этот буржуазный подголосок сознался во всем: и как он недопосылал кирпич на стройки гидроцентралей, и как злонамеренно снижал пятилетние нормы для трудящихся тяжпрома, и — самое главное! — как помог ангеликанским агентам выкрасть тело Первого вождя, организовав подземный ход от здания своего ведомства к Мавзолею, который обнаружили доблестные сотрудники КЧК. Сознался предатель и в подготовке покушения на товарища Джонсона. К счастью, тот оказался вовремя предупрежден и не пришел на встречу с пособником Буерова, который призвез Джонсону портфель с бомбой под видом неких секретных документов. Розыск этого пособника, чье имя пока неизвестно, продолжается. Приговор в отношении предателя Буерова уже приведен в исполнение».

Листок вывалился из рук Краслена.

— Арестуйте меня, — проговорил он.

— Что? — Джордан взял газету, пробежал глазами строки передовицы.

— Арестуйте меня, если хотите, — бормотал бледный Кирпичников. — Мне теперь все равно… Арестуйте, отведите к руководству своей партии, казните… Вы будете правы…

— Что с ним? Что он говорит? — спросила Джессика.

До Краслена дошло, что он перешел на красностранский язык.

— Арестуйте меня. Я виновен. Мне теперь нет пути на Родину, — произнес он уже по-ангеликански.

— Бомба… — прошептала Джессика, добравшись глазами до конца статьи.

— Я же говорил, что бомба, черт возьми! — выдохнул Джордан. — Но ты этого не знал, Краслен, так ведь?!

— Не знал. Но я виновен.

— В чем?

— Я не был бдителен. Хороший коммунист раскусил бы его!

— Брось! Я не верю, что ты плохой коммунист! Этому Буерову доверяло все ваше руководство!

— У меня нет классового чутья, — продолжал сокрушаться Краслен. — Я проявил преступную неорганизованность. Я предатель, хотя и невольный, но предатель и головотяп!

— Хм, Джо… — вставила Джессика. — А может быть, он прав? Ты в нем уверен?

— Цыц, девчонка! Черт возьми! Да, я уверен! Интуиция никогда меня не подводила! Может, у тебя и нет классового чутья, но у меня оно точно есть, да и у всех наших товарищей, так что не хорони себя раньше времени! Давай вытирай сопли, парень, поедим и отправимся с тобой искать работу! А по дороге подумаем, как нам доказать товарищам твою невиновность! О’кей, друг?

— Что мне вытирать? — спросил Кирпичников.

Слова «сопли» он пока не выучил.

14

Поиски работы состояли в том, чтобы разгуливать по бульварам с табличкой на груди «Готов на любой труд» и время от времени заглядывать в лавки и богатые дома. Отовсюду, как правило, гнали в шею. Джонсон научил Краслена читать на стенах домов тайные знаки, оставляемые другими безработными и нищими для братьев по несчастью. Значки могли содержать сообщения: «Сюда лучше не заходить», «У хозяина злая собака» или «Дает работу, а денег не платит». Джо говорил, что есть еще символы, говорящие, что в доме живет добрый человек, готовый налить чашку супа, или старуха, способная подарить пенс-другой, если перед ней притвориться глубоко религиозным человеком. Как назло, таких сегодня не попадалось.

Белый человек, идущий об руку с черным, мгновенно навлекал на себя подозрение, так что Джонсон и Краслен держали расстояние. Негр настоял на том, чтоб новый друг обращался к нему исключительно фразой: «Эй ты, черномазый!», а сам в ответ почтительно именовал его «сэром».