С.С.С.М.

Над головой, совсем близко, затрещал мотор патрульного аэроплана. Шлосс и Кирпичников еле успели спрятаться в ближайшей подворотне. Прижавшись к стене, не дыша, они наблюдали, как огромный круг света ползет по асфальту в каких-то трех метрах от них ощупывает мостовую, скамейки, мусорные бачки, забетонированные газоны. Через минуту, не позволив коммунистам расслабиться, тем же маршрутом проследовал второй самолет с прожектором. Сразу за ним, медленно перебирая восемью лапами из листов клепаного железа, распространяя запах бензина и громко скрипя, прошел паук. То, что с него беглецов не заметили, было просто чудом.

— Спрячемся в каком-нибудь подъезде, пока они все не уберутся отсюда, — предложил Краслен.

— Вряд ли получится надолго там задержаться.

— И все же давай попробуем!

Скрип еще одного приближающегося паука не оставил времени на поиски наилучшего выхода. Товарищи забежали в первое попавшееся парадное, притаились на лестнице.

— Боюсь, нас отсюда выгонят! — прошептала фрау.

Краслен считал иначе:

— Все же спят, никто не слы…

Он осекся, уловив лязганье замков за одной из дверей. Первый запор, второй, третий, засов, шпингалет, еще один, цепочка… Через три минуты на площадку вышла недовольная женщина с керосинкой.

— Какого черта вам здесь надо?! — заорала она. — Развратники! Немедленно убирайтесь! Как ни старается правительство, а от вас все равно никакого спасения по ночам! Хулиганье! Рыжие морды, проклятые велосипедисты! Прочь немедленно! Я вызову полицию!!!

Коммунисты помчались в соседний подъезд.

— Это только кажется, что Брюнеция крепко спит по ночам, — объясняла фрау, когда они устроились на другой лестничной клетке. — Многие не могут сомкнуть глаз из-за гнетущей тишины! Другим мешают спать скрип пауков и тарахтение самолетов. К тому же власти постоянно запугивают народ свирепыми рыжими и велосипедистами-заговорщиками. Кое-кто боится, что ночью его убьют инородцы! А кроме того… Черт, опять услышали!

На этот раз из-за двери появился худой, изможденный мужчина с горящими, как у безумца, глазами. В руке он сжимал револьвер.

— Чертовы фашисты! — закричал обыватель. — Вы пришли меня арестовать?! Живым я не дамся! Вы слышите?! Я застрелюсь!

— Мы вовсе не фашисты, — поспешил ответить Краслен. — Посмотрите, разве мы похожи на полицейских?

— Не стоит! — прошептала фрау Шлосс. — Он сумасшедший! Убираемся отсюда!

— Зачем вы пришли тогда?! — крикнул мужчина. — Что, снова подслушивать?! Думаете, я рассказываю анекдоты про вашего Шпицрутена?! Передайте ему, что я его не боюсь!!!

Коммунисты выбежали из подъезда.

— Не боюсь! — орал им вдогонку безумец. — Слышите, так и передайте!!!

Оказавшись на улице, Краслен и фрау чуть было не угодили в лучи очередного аэропланного прожектора.

— Если так пойдет и дальше, ночь нам не продержаться, — мрачно констатировал Кирпичников.

— Кажется, я знаю, где спрятаться! Это не так далеко отсюда, пара кварталов. Ступай за мной.

По пути (на котором товарищам, разумеется, пришлось еще не раз прятаться от самолетов и бегать от пауков) фрау Шлосс поведала о месте, куда они направлялись: бывшей парикмахерской, до того принадлежавшей инородцу, но разгромленной штурмовиками пару дней назад. На «расово очищенное» помещение претендовали две крупные фирмы, и, поскольку вопрос собственности решен еще не был, ни та ни другая не спешили наводить в лавке порядок. О том, чтобы выставлять ночного сторожа, речи тем более не шло: тратиться на охрану неизвестно чьей собственности брюннские капиталисты не собирались, да и караулить благодаря доблестной фашистской гвардии было уже нечего.

Мостовая перед мрачным помещением с пустыми дверным и оконными проемами была идеально чистой, зато внутри битое стекло хрустело при каждом шаге. На полу валялись неубранные волосы, флаконы из-под одеколона, сломанные щипцы, грязные полотенца… Фотографии модных дам с перманентом и начесами как ни в чем не бывало продолжали висеть по стенкам и отражаться в битых зеркалах. Кирпичников пытался разглядеть их в темноте и случайно наступил на погнутый тазик для бритья, напугав сам себя.

Устроиться решили в подсобке, прямо на голом полу, между какими-то ящиками.

— Расскажи о себе, — попросил Краслен, усевшись. — Я ведь даже не знаю твоего имени. Все «фрау» да «фрау»…

Женщина негромко рассмеялась:

— Что мне рассказать? Зовут Гертруда. Раньше Кляйнер, нынче — Шлосс. Родители бежали из деревни из-за голода. Папа шил сапоги, погиб на Империалистической. Мама была прачкой, умерла от инфлюэнцы вместе с братом и сестренкой. Вышла замуж, прожили два месяца. Муж работал на сталелитейном заводе Хрюппа. Слышали о таком? Самая дешевая сталь в Брюнеции. Несчастный случай на производстве, травмы, несовместимые с жизнью. Требовала пенсии. Приказали замолчать. Не замолчала. Арестовали. Вышла, устроилась ватерщицей[2]. Потом сельфакторшей[3]. Потом формовщицей в чугунолитейном. Зарплату ополовинили. Вступила в профсоюз, потом в партию. Стала бороться. Снова арестовали. Больше на фабрику не берут. Теперь подметаю улицы… В общем, ничего особенного. Все как у всех.