С шашкой против Вермахта. «Едут, едут по Берлину наши казаки…»

А тут, на нашу беду, комдив — генерал Сланов проверял свое войско на марше. И как раз против повозки, на которой лежал укрывшийся брезентом Пантелеев, громко скомандовал: «Сто-о-о-о-й!» Повозка остановилась, а за нею и вся колонна. Генерал толкнул своего иноходца и подъехал к повозке. «Быть грозе», — подумал я, находясь рядом с генералом. Но произошла гроза другая.

Не знаю, был ли генерал до нас еще в великом гневе — может быть, потому он не смог сдержать свою ярость. Он заметил, что под брезентом лежит человек и его приказ явно нарушен — размахнулся и ударил своим стеком по брезенту. Удар оказался сильным, он ожег бок и руку Пантелеева. Наш Матвей Михайлович, также в гневе на обидчика, молниеносно сбросил с себя брезент, спрыгнул с повозки и сделал выпад для удара обидчика штыком. Он, оказывается, и под брезентом лежал в обнимку с винтовкою, да еще и с примкнутым штыком, готовый к немедленному бою. Далее могло случиться непоправимое, если бы ездовой повозки, казак Ищенко, не успел схватиться за приклад пантелеевской винтовки и не дернул ее назад с криком:

— Одумайся, Михайлович! Остынь!

Я же был ни жив ни мертв от происшедшего. Ведь могут расценить как покушение на жизнь генерала, а за это… скорый суд военного трибунала и… страшно представить, что за этим последует. У меня потемнело в глазах. Я сейчас в таком состоянии, что не знаю ни что сказать, ни что предпринять. Ведь по моей вине нарушен приказ генерала, ведь это я предложил Пантелееву…

Между тем Матвей Михайлович разразился ругательствами: «Мальчишка! Сопляк! На кого ты руку вздумал поднять? Ты под стол пешком ходил, когда мне, конармейцу, сам Семен Михайлович лично приколол на грудь орден Красного Знамени. Или ты возомнил себя благородием и превосходительством? А?.. Так напомню, время благородий и превосходительств мы закончили еще в семнадцатом году».

Красив был в гневе Матвей Михайлович. Глаза его сверкали и ночью, пышные усы дергались, сам он был напряжен как струна и винтовку, как трость играючи, перекидывал из одной руки в другую. Наконец, кончился поток его ругательств, приведенных мною здесь далеко не полностью (упустил непечатное). Выдохся наш Михайлович. Всё это генерал выслушал молча, со спокойствием, потом резко спросил:

— Звание?

Матвей Михайлович, видать, пришел в себя. Щелкнул каблуками:

— Гвардии старшина ветеринарной службы Пантелеев!

— Ты знаешь, гвардии старшина, кого бранил сейчас?

— Так точно, знаю. Гвардии генерал-майора Сланова Леонида Алексеевича. Командира моей дивизии.

Генерал спрыгнул с коня и быстро подошел к Пантелееву, обнял его, по-сыновьи прижал к себе и, поцеловав его в усы, произнес: «Спасибо, отец, за науку!» Молодцевато вскочил на коня и ускакал. За ним ускакали офицер, видимо, адъютант генерала, и три автоматчика, видимо, из его охраны. А мы?.. Еще сколько-то времени стояли в немом оцепенении.

Придя в себя и видя, что мы держим всю колонну, прежде всего распорядился, скомандовал: «Товарищ Пантелеев, забирайтесь снова на повозку, а коня привяжите к задку и до конца марша в седло не садиться».

— Слушаюсь, товарищ комбат. Спасибо за заботу о старике.

И Пантелеев, кряхтя, устало полез снова под брезент. Коня его любезно привязал к задку повозки ездовой Ищенко и тоже полез на передок повозки, разбирая вожжи.

— Батарея! Рысью! Ма-а-а-рш! — подал я команду и потрусил впереди повозки. Нужно было догонять уже порядочно ушедшую вперед колонну полка.

К чести генерала Сланова, случившееся на марше он оставил без последствий. Об этом в нашем полку, кроме моей батареи, мало кто знал. А в штабе дивизии и в других частях дивизии, наверное, так никто и не узнал до конца войны. А я вот сейчас проболтался и думаю, что свое достоинство не уронили оба виновника «ЧП». К сожалению, их обоих уже нет в живых. Но память о генерале обозначена названием улиц в нескольких городах Волгоградской области.

Трудные Карпаты остались позади. Мы вышли на равнинный простор. От городка Кехер, занятого войсками 1-го Украинского фронта, нас, конников, повернули на юго-запад. За пять ночных переходов мы преодолели путь почти в четыреста километров и у румынского городка Арадеа-Маре вышли к венгерской границе.

На командирских картах появились отметки новых освобожденных от противника городов: Брашев, Сегишиор, Тыргу-Муреш, Бистрица, Деж, Бая-Маре, Сату-Маре и многих сотен сел и деревень. Теперь ждала своего часа Венгрия.

За три недели отдыха около села Григорешти мы познакомились со многими его жителями, а кое с какими больше чем познакомились, прямо скажу — подружились. Я имею в виду нашего батарейного ветфельдшера Матвея Михайловича Пантелеева. Ему чаще, чем другим, нужно было бывать в селе, общаться с его властями и жителями. Именно он решал все вопросы выпаса лошадей и приобретения фуража, а населению села не отказывал в лечении их лошадок, коз и буренок.