С шашкой против Вермахта. «Едут, едут по Берлину наши казаки…»

Едва я сообщил о потерях в штаб полка, на батарею прибыл замполит Ковальчук. Антон Яковлевич глубоко уважал Алексея Елизаровича. Он и вину за гибель Пети Рыбалкина брал на себя. Впрочем, он многое брал на себя, Антон Яковлевич Ковальчук, которого по старой привычке мы звали гордым словом «комиссар» и еще — батей. Парторгом батареи замполит назначил старшину батареи Михаила Терентьевича Чернышева.

Прошла еще одна беспокойная и тревожная ночь. А утром началось. Три десятка танков, охватив деревню полудугой, медленно, но без остановок, приближались к нашим позициям. Моторным гудом и грохотом наполнялся сырой утренний воздух. И ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны. Шло испытание нервов. Расстояние до танков сокращалось. 700 метров, 600… По цепи эскадронов, по телефонным проводам на батарею полетела команда: «Огонь открывать по сигналу красной ракеты». До танков — 500 метров. Напряжение растет. Ожидание ракеты невыносимо. 400 метров. Ну кто там медлит? Сомнут — пикнуть не успеешь.

Серое небо крутой дугой чертит красный огонек. И тотчас же вздрагивает земля и сотрясается воздух. По танкам бьют две пушечные батареи, минометная, все противотанковые ружья и крупнокалиберные пулеметы эскадронов. Над полем волной катится свист, грохот, стелется дым.

Я на огневой позиции первого эскадрона. Лейтенант Михаил Тарасенко собран, команды его четки, грамотны. Вмешиваться не следует. Работа минометных расчетов горячая, торопливая, но не суетная. Знаю: в ком-то из казаков сидит страх. Но он зажат, запрятан глубоко. А вот злость — она на лицах. И в голосах: нет-нет да и сорвется ядреный матерок.

Миномет и танк. Что может сделать невзрачная и не грозная на вид труба против машины, одетой в крепкую броню, вооруженной пушкой и пулеметом? Кажется, ничего. Но мы стреляем и видим результаты стрельбы. Мина рвет гусеницу и останавливает танк. А попадая на броню, или, как любил говорить Рыбалкин, ударяя по кумполу, мина глушит экипаж, контузит его. Если танкисты не теряют сознание, то часто остаются без всякого соображения, без памяти. Вот и сейчас. В бинокль ясно видится все поле боя. На нем — шесть факелов. Это работа артиллеристов. Четыре танка, виляя из стороны в сторону, змейками ползут одни вперед, другие куда-то вбок. Этим дали «по кумполу» минометчики. Далеко теперь они не уйдут. Их прикончат артиллеристы. Прорыв гитлеровцам не удался. Оставшиеся танки начинают отходить. Но радоваться и торжествовать рано. День еще впереди, день долгий и трудный. Трудный в своей ярости и упорстве.

Передышка короткая. Гитлеровцы идут в новую атаку. Танки построены клином. Острие клина направлено в стык между нашим и 41-м полком. Метят выйти на шоссе. За танками идет пехота. Командир полка вызывает меня на свой КП: «Будь под рукой». Батарея моя разбросана. Огневые взводы приданы эскадронам. Управлять и маневрировать огнем в такой ситуации лучше с полкового командного пункта. Бой разгорается с новой силой. Казаки стоят прочно и зло. Мелькает мысль: кончится ли когда этот день, до предела насыщенный грохотом разрывов, огнем, дымом, скрежетом металла, стонами раненых, смертью?

Наши пушкари — их огневые позиции располагаются в боевых порядках эскадронов — и танкисты из укрытий бьют по танкам противника. Огонь всех минометных взводов я переношу на пехоту, чтобы отсечь ее от танков и положить. Огонь, как никогда, точный. Разрывы вырастают густым кустарником. Они вырубают целые звенья из цепи гитлеровцев. Но гитлеровцы не останавливаются. Не останавливаются даже тогда, когда танки начинают поворачивать назад. Лезут, неумолимо надвигаясь на нас. Какое-то безрассудство, безумие! До гитлеровцев, вырвавшихся вперед, остается какая-то сотня метров. И тогда над позициями эскадронов и батарей звучит команда-призыв:

— В атаку ведет комиссар!

Он поднялся на бруствер в окружении богатырей полка, у которых разбиты пушки, и, тяжело ступая, пошел вперед. В одной руке автомат, в другой — граната. Хрипло бросил единственную фразу, которая сразу облетела весь полк:

— Гвардия — всегда гвардия!

Казаков эскадронов словно сильным порывом ветра подняло и выкинуло из окопов.

Немного прошел комиссар. Фашистская пуля сбила его с ног. Он упал. Потом приподнялся на руках. Мимо него бежали казаки, полные гнева, ярости, мести.

Не знаю, сам ли увидел Михаил Федорович Ниделевич с КП, как упал Антон Яковлевич, подняв эскадроны в атаку, по телефону ли ему сообщили, только он весь сжался, словно от удара, потом схватил автомат и крикнул:

— Все — за мной!

Не дело командиру полка оставлять командный пункт и, как рядовому казаку, кидаться в рукопашную схватку. Он должен руководить боем. Но, видно, бывают моменты, такие особые обстоятельства, когда командир полка должен быть вместе со всеми казаками — в атаке, в рукопашной схватке, среди дерущихся. Штабные офицеры, телефонисты, радисты, писари — все, кто был на КП, кинулись врукопашную. В ход пошло все, что было под рукой: автоматы, карабины, штыки, пистолеты, лопаты, ножи.