С собой и без себя. Практика экзистенциально-аналитической психотерапии

Наша терапия проходила в ее квартире. Мы поменялись ролями. Я сел в ее коляску, и она по моей просьбе начала учить меня, как попасть из гостиной в ванную комнату, как пересесть из кресла в коляску и т. д. Так я смог начать смотреть на мир из ее перспективы, а она смогла ненадолго выйти из плена ситуации, чувствуя свое «Могу». Когда после одной из таких встреч фрау Майер на вопрос, как она себя чувствует, вывела на пишущей машинке: «Прескверно, больше всего я хотела бы умереть!», – я почувствовал себя загнанным в тупик. Моим первым импульсом было возмущение: «Этого не может быть!» Я отодвинул свои чувства в сторону, потому что боялся, что просто пропаду в этой ситуации. Мне хотелось говорить, в голову приходили слова типа: «Неужели вы не видите, как многому смогли научиться? Какой героический путь вы проделали! Сколько в вас мужества!». И все же я удержался от этого. Ведь тогда я отверг бы ее с теми чувствами, которые у нее были и которые, что греха таить, я не хотел учитывать. Отвергнуть ее невыносимые для меня чувства – значит, еще больше загнать ее в изоляцию. Был и еще один импульс, который обычно возникает у меня в такие безнадежные минуты: «Если все так плохо, то она действительно не может жить одна, и ее нужно поместить туда, где другие смогли бы взять на себя ответственность за нее». Поддайся я этому импульсу, я избавился бы от своих неприятных чувств и показал бы фрау Майер, насколько она недееспособна. Поэтому я решил для себя, что она имела право таким образом описать свою жизнь, и дал ей пространство для ее жалоб. И она вновь и вновь жаловалась и ругалась, сопровождая все это запутанной жестикуляцией. Там не было опоры, и я хотел ее найти. В качестве первой «подпорки» я предложил ей свое понимающее, эмоциональное сочувствие и участие. Я видел ее и давал ей возможность почувствовать это, и благодаря моему взгляду она смогла сделать шаг к тому, чтобы самой бросить на себя взгляд: понимающий, сочувствующий и участливый. Я дал ей пространство рядом со мной для чувств, которыми она была переполнена, и этим дал ей возможность обнаружить свое собственное пространство, которое она на тот момент ощущала лишь диффузно: теперь она знала, что оно всегда с ней и в нем найдется место для ее чувств.

Речь шла о том, чтобы она установила отношения со своими чувствами, которые испытывала, когда жаловалась. Через них можно было бы добраться до тех ценностей, которые с ними связаны. Но как обнаружить чувства, как установить диалог, если чувства пациента тебе непонятны и незнакомы? Для меня это подразумевает – поддержать собственное движение клиента, оказаться как бы под ним, дать мягкую опору этому движению, осуществляемому на неустойчивой почве. Я попробовал. Когда она жаловалась, я спросил ее, что она чувствует? Она махнула рукой. Но потом все же напечатала на машинке: «Я больше не могу». И начала сильно всхлипывать, спрятав в ладони свое изуродованное лицо.

Будучи терапевтом, я приветствовал этот процесс открытого выражения чувств; будучи обыкновенным мужчиной, я испугался. Потому что теперь мы подошли к моей собственной слабости, теперь уже я переживал ситуацию, перед которой всегда чувствовал отчаянную беспомощность – женские слезы. Да, сила и беспомощность были моей эмоциональной темой.

В традициях Сократа, которым следует логотерапия, бессилие не рассматривается как нечто негативное, патологичное. Переживание бессилия является предпосылкой того, чтобы идти по наполненному смыслом пути. Растерянность перед незнанием лучше, чем объективное знание, к которому клиент не готов и которое вызывает у него переживание несостоятельности.

В случае фрау Майер это и было основным терапевтическим средством: именно мой опыт бессилия вновь и вновь подводил меня к открытому феноменологическому взгляду на ситуацию. А с другой стороны, я вновь и вновь ощущал тот же страх перед отчаянием, от которого, как могла, защищалась фрау Майер.

Внесение фактического (принятие изменений как данности)