С собой и без себя. Практика экзистенциально-аналитической психотерапии

В жизни Вернера многое изменилось. Он легко просыпается и встает в первой половине дня, потому что его ждет много интересного – собака, которая хочет с ним играть, сад, цветущий под лучами весеннего солнца. Вернер не хочет пропустить весну и рад, что снова может жить.

Встреча с Другим

Вскоре освоенная Вернером территория становится мала для него. Теперь он готов покинуть защищающие его дом и сад и ненадолго выйти на улицу. Когда мы возвращаемся с улицы в его комнату, Вернер снова чувствует страх, но это уже не прежний диффузный страх. Теперь страх обрел очертания: Вернер опасается, что люди отвергнут его. Ведь он до сих пор молчит и убежден, что никогда и не заговорит; так что вряд ли у него получится объясниться с кем-то. И он боится, что прослывет неполноценным, таким его не примут и могут даже высмеять: ведь он и сам презирает себя из-за этого недостатка[13]. Вернер вообще сильно недооценивает себя и только недавно – благодаря контактам с внешним миром – осознал, как много недополучает от жизни по сравнению с другими людьми.

Обретя опору и доверие к Основе Бытия, пережив много позитивного, почувствовав собственную ценность (и укрепившись таким образом в своей фундаментальной ценности), Вернер начинает сомневаться в себе самом; наиболее значимым стал для него теперь вопрос третьей фундаментальной мотивации: «Я есть Я, но имею ли я право быть таким? Таким, каков я есть – со своей особой манерой, непохожестью на других?» Вернер остро чувствует свою неполноценность. Поэтому он стыдится других людей и опасается, что его будут презирать.

В этот период терапии для меня становится важным, чтобы Вернер подготовился к будущим контактам и событиям, к конкретным ситуациям. Во время нашего сеанса он обдумывает, как ему реагировать на неприятные вопросы, чтобы защититься и сохранить достоинство; представляет себе, как идет в музыкальный магазин и покупает там журналы и диски. Мы совершаем с ним это воображаемое путешествие шаг за шагом, и Вернер обдумывает, как он мог бы повести себя в случае неприятных вопросов, чтобы защититься и сохранить достоинство. Он все больше учится стоять за себя, отгораживаться от возможных обид и бестактности окружающих. После многих таких упражнений он готов попробовать. И вот однажды я прихожу на нашу встречу и узнаю, что Вернер побывал с отцом в медиамаркете – и все прошло хорошо.

После этого Вернер возвращается к одному нашему разговору: как-то он поинтересовался, удастся ли ему, по моему мнению, сесть за руль? Я тогда ответил, что охотно совершил бы с ним пробную поездку на своем новом автомобиле. Если он хочет, может сам вести машину. И вот на удаленном загородном шоссе Вернер впервые за шесть лет садится на место водителя. Вначале он чувствует себя неуверенно и боится покидать проселочную дорогу; но я говорю, что он хорошо ведет, так что в конечном итоге Вернер направляется к дому. Не считая легкой дрожи и капель пота на его лбу, путешествие удалось: Вернер припарковывает машину возле дома своих родителей. Я вижу, что он очень горд своим успехом.

В следующие недели пробуждаются забытые способности Вернера. Для него становится все более естественным выходить из дома, заниматься повседневными делами. Он признает, что чего-то пока не может, но справедливо считает себя способным на многое и радуется своим достижениям. Благодаря прогрессу в его выздоровлении близкие стали с большим уважением относиться к Вернеру. Более того: сестра и родители гордятся им. Сестра попросила Вернера помочь ей сделать уроки, и он помог; а теперь готовит ее к экзаменам. Признание семьи помогает ему чувствовать собственную ценность и больше доверять себе.

Но как бы ни были велики успехи Вернера, он по-прежнему не говорит. Сохранились и навязчивости: он все время мысленно повторяет четыре такта и слова «we are». Вернер боится, что, заговори он, забудется музыка и эти слова, и тогда «наступит конец». Мы все еще общаемся в письменном виде, и я спрашиваю его, в состоянии ли он с закрытым ртом пропеть музыкальную фразу. Я напеваю ее, и Вернер повторяет за мной. В дальнейшем мы поем все чаще: я напеваю что-то, и он повторяет. В конце концов он начинает упражняться самостоятельно.

И вот однажды, ровно через год после начала терапии, меня просят к телефону. Звонит мать Вернера: она интересуется, приду ли я сегодня, как мы договаривались? «Одну минуту, – говорит она, – кое-кто хочет с тобой поговорить». – «Алло! – слышу я. – Это Вернер. Ты сегодня придешь?» У меня по спине пробежали мурашки. Вернер говорит со мной. Я не нахожу слов, я онемел… «Алло, – снова раздается в трубке, – ты еще здесь, или это сразило тебя наповал?» – «Нет, – поспешно отвечаю я моему пациенту, – я здесь, но я… я даже не знаю, что сказать. Я так удивлен».