С субботы на воскресенье

— Вполне верю, Михаил Максимович. Айрапетов жалуется на несправедливые действия уголовного розыска?

— Напротив о вашей работе он самого высокого мнения.

— В чем же дело?

— Понимаешь, он подробно рассказал мне о неприятности, в которую попал по воле нелепого случая.

— Ты на сто процентов уверен, что это именно нелепая случайность?

— Пусть не на сто, но на девяносто девять!

— Иногда один процент бывает решающим.

— Согласен. Только в данном случае… Словом, Айрапетов не тот человек, чтобы сознательно связаться с преступниками. Помоги, пожалуйста, ему выпутаться из грязной истории. Надо спасти талантливого врача. Ведь вся следственная и судебная волокита может так сильно травмировать Игоря Владимировича, что он на какое-то время бросит научную работу. Заверяю, это будет непоправимый ущерб для медицины.

— Каким же образом, любезнейший Михаил Максимович, можно помочь Айрапетову, если он, допустим, виновен в совершении преступления и должен по закону нести ответственность?

Профессор опять кашлянул, замялся:

— Я не допускаю мысли, что Игорь Владимирович виновен настолько, чтобы ему пришлось отвечать перед судом, и прошу не о том, чтобы обойти рамки закона, а о том, чтобы ты самым тщательным образом разобрался в случившемся и помог доказать невиновность. Айрапетов прекрасно разбирается в медицине, но не знает уголовных параграфов или статей, как они там у вас называются… По причине незнания может запутаться в дебрях уголовно-процессуальных положений.

— Перед тем как передать материалы дознания следователю, каждый сотрудник уголовного розыска делает все возможное, чтобы двусмысленности в этих материалах не было. Я — не исключение.

— Значит, равнодушно-канцелярский подход к судьбе Айрапетова исключается?

— Безусловно. И не только к его судьбе…

— Спасибо, Степан Степанович. Постараюсь все-таки к тебе сегодня приехать и побеседовать об этом деле обстоятельно.

— Пожалуйста, Михаил Максимович. Всегда рад тебя видеть.

Стуков положил трубку. Нахмурившись, прикурил погасшую сигарету. Подобные разговоры он всегда принимал с неприязнью, каждый раз поражаясь той необъяснимой находчивости, с какой не в меру ловкие и пронырливые люди, попав в неприглядные переплеты, находят самые невероятные пути и знакомства, чтобы «повлиять» на сотрудника, ведущего дознание или следствие. Как раз это, считал Стуков, было и в сегодняшнем разговоре с профессором. Правда, Михаил Максимович, человек умный и порядочный, был, конечно, далек от мысли предлагать сделку с совестью, но его просьба — помочь Айрапетову разобраться «в дебрях уголовно-процессуальных положений» — больно задела Степана Степановича. Как будто без этого влиятельного звонка сотрудник уголовного розыска мог спустя рукава отнестись к судьбе Айрапетова.

Несколько раз кряду затянувшись сигаретой, Стуков сел за стол и достал папку с текущими делами. Однако сосредоточиться не успел. В кабинет вошла миловидная, модно одетая дама. Едва взглянув на нее, Степан Степанович — со слов Бирюкова — узнал Евгению Петровну Айрапетову. Предчувствуя неприятный разговор, сухо предложил ей сесть. Чтобы не выказать своего раздражения, достал новую сигарету. Евгения Петровна устало опустилась на стул, поставила к себе на колени черный внушительный портфель и, отрекомендовавшись, возбужденно заговорила:

— У меня к вам чрезвычайно серьезное дело. Мой сын попал в нелепую историю, и я, как мать, прошу выручить его из беды. Уверяю, Игорек ни в чем не виноват. Его запутали махровые авантюристы. Он невероятно доверчив к людям, почти ребенок в понимании человеческих отношений…

— Простите, — осторожно перебил Степан Степанович, — сколько лет вашему ребенку?

— Игорьку? Тридцать… — Евгения Петровна словно поперхнулась и тут же заволновалась пуще прежнего: — Да разве в возрасте дело! Игорек рос среди порядочных людей и в тридцать лет остался доверчивым, как ребенок. Боже! У него защита диссертации на носу, и вдруг такое горе свалилось. Не представляю, что делать?.. Что делать?..

— Я знаком с вашим сыном и, мягко говоря, с его горем.

— Почему «мягко говоря»? — насторожилась Евгения Петровна.

— Потому что Игорь Владимирович не производит впечатления недоросля. Это красивый, обаятельный, умный и очень сообразительный мужчина.

— Боже! Какой он мужчина! — Айрапетова страдальчески поморщилась. — Игорек даже женат не был ни разу, хотя другие в его возрасте…

Степан Степанович улыбнулся:

— Разве, чтобы стать мужчиной, непременно надо жениться?

— Вы несколько не так меня поняли. Для матери ребенок даже в солидном возрасте остается ребенком. Неужели вы с этим не согласны?

— Согласен, — Стуков наклонил голову, — с той лишь поправкой, что с достижением совершеннолетия «ребенок» уже начинает нести ответственность за свои поступки без участия матери.

Айрапетова растерянно уставилась на Степана Степановича, торопливо достала из портфеля носовой платок и вытерла внезапно появившиеся слезы. Затем жалобно всхлипнула и тихо обронила:

— Если бы вы знали, какая сейчас творится буря в душе Игоря. У него уже нет сил бороться…