S-T-I-K-S. Окаянный

За прозрачными стеклами скрывались четырехместные камеры, похожие скорее на больничные палаты, с недовольными пациентами в пижамах, провожающих злобными взглядами каждую фигуру снаружи. Мне тоже выдали подобное одеяние, вызвавшее невольную усмешку, и погнали в душевую кабину. Там я в который раз едва не заорал от боли — неожиданно со всех сторон избитое тело окатило плотными горячими струями, смывая грязь и пот. Если бы не рвущая сознание боль в плече и ноющие ноги, пожалуй, процедура даже понравилась бы. Добротный камуфляж, в котором я провёл всего сутки, сизые упыри забрали, и я снова вернулся к своим истокам. Разве что ткань у этой пижамы оказалась чуть получше, а цвет — бледно-оранжевый.

Облачившись согласно местным традициям, я, наконец, оказался в своём номере, где коротали время трое мужчин. Кровати стояли в один ярус, тумб или прочая мебель отсутствовали, имелся лишь открытый пластиковый унитаз в дальнем конце комнаты. Однозначно — три звезды, не больше.

— С прибытием на ферму «Крайтон»! — оскалился Жмых, вталкивая меня внутрь.

Сервис тоже на троечку, только сейчас мне сказали название этого гостеприимного места. Так в жалобную книгу и запишу.

— А почему ферма-то? — решил я всё же спросить у конвоира, но тот уже закрыл за моей спиной прозрачную дверь, толщиной в пару сантиметров.

Я постучал костяшкой по гладкой поверхности — глухо. Пластик или плексиглас, поди так на глаз разбери.

— Ферма, потому что нас тут забивают, — ответил один из пижамников на повисший в воздухе вопрос. — А официальное название — пункт временного содержания чего- то там. Неважно, в общем.

Он оказался стриженным худощавым азиатом лет под сорок, с широким лицом и узкими миндалевидными глазами. Но говорил чисто, без акцента. Москвич, что ли?

— В каком смысле, забивают? — перво-наперво уточнил я.

— Как скот. У внешников наши органы на вес золота, ты не в курсе что ли?

— Чего-о?!

— Ясно, свежак, — угрюмо заключил второй обитатель палаты — заросший по глаза детина, с татуировками на запястьях.

Этот точно мог бы на кулачках с Кирпичом силушкой померяться, хоть и выглядел он болезненно. Бледная кожа, круги под глазами — что-то это мне напоминает…

— Давно здесь? — со вздохом спросил азиат.

— Чуть меньше недели, — прикинул я, и вернулся к насущному. — Так что там с органами?

— Их вырезают. Периодически.

— На кой чёрт?! Незаконная трансплантация, что ли?

— Ой, мра-а-ак, — печально протянул азиат. — Тебя как звать-то? Алёша, небось, какой-нибудь?

— Полоз меня зовут, — жёстко ответил я. — Крёстный мой — Декан, только вот сгинул он практически сразу, не объяснив мне нифига. И если тебе это кажется смешным, то давай разговор сворачивать. Нет настроения что-то.

— Значит, продвинутый немного, уже легче, — примирительно ответил широколицый. — А то рассказывать с самых основ дело неблагодарное, никто этого не любит. Многие вообще брошюрку для таких вот печатают, чтоб не чувствовать себя попугаем. Меня звать Шумахер, почему так — долгая и скучная история. Этот вот угрюмый товарищ — Сыч, он у нас за старшего.

Заросший мужик кивнул и откинулся на подушки, проворчав:

— Тише бубните. Я спать собираюсь.

— И последнего нашего сокамерника, — улыбнулся азиат, указав на третьего узника, даже не приподнявшегося с кушетки. — зовут Похер. Прошу любить и…

— Щумахер, твою же мать, узкоглазую! — раздалось на всю камеру. — Заманал уже! Покер я, придурок ты нерусский! Радуйся, что встать не могу…

— Если я ща встану, ты и дышать разучишься, — пообещал Сыч. — Затихли все.

— Ну чего он…

— Ну, раз ты Покер, — хитро прищурился Шумахер. — То ответь, что кого кроет — флеш или фулл-хаус?

— Конь калмыцкий твою маму кроет!

— Вот о чём и речь, — совершенно не обидевшись, хмыкнул азиат. — Так и бывает с теми, кто себе имя сам придумывает. Ладно, со знакомством покончили. Давай к оградке поближе, а то, не ровен час, Сыч и правда встанет.

Мы устроились у прозрачной стены, за которой, не спеша прогуливались надзиратели с дубинками.

— Скажи мне кто, что я окажусь в тюряге, где сидят приличные люди, а охраняют их конченые уркаганы, плюнул бы тому в лицо, — признался мой собеседник после долгой паузы, пока мы наблюдали за жизнью снаружи.

Снова показались аквалангисты с каталкой, но уже с противоположной стороны колодца, метрах в сорока от нас. Пациент им попался беспокойный, умудрившийся, дёргаясь в путах, сбросить с себя белоснежную простыню. К каталке подскочили «сизые» и мигом угомонили бунтаря дубинками.

Шумахер скривился, как от зубной боли.

— Твари…

— Расскажи мне о них, — попросил я.

— Пожалуй, с этого и начнём. Интернета с телевиденьем здесь нет, даже книги не выдают, остаётся только рассказывать новичкам, как же им не повезло. Видишь этих уродов в презирвогазах? Это внешники и есть. Жители, как ни странно, Внешки — самой окраины обитаемых земель Стикса. В отличие от нас, иммунных, вирус для большинства из них смертелен, вот и мыкаются в резине, дабы чего не подхватить. Пока всё понятно?

— Вроде бы да, вот только откуда они все? Тоже провалились?

— Каждый из своего мира. Тех, которые нашли сюда дорогу.