Этому самолету обстоятельства благоприятствовать не захотели. Разве что с земной твердью встретился под пологим углом, последние метры полета пришлись на склон крутой балки, густо заросшей разнообразной зеленью, пошел по нему впритирку к земле, размазываясь об нее. Сбивая деревья и сбривая кусты, оставляя за собой заваленную ветками и рваным металлом просеку, он домчался почти до самого дна, его безобразно разлохмаченный фюзеляж замер в считанных шагах от струившегося понизу крохотного ручейка.
Пастор, продвигаясь по этой просеке, ловко перепрыгивал через поваленные деревья на ходу комментируя произошедшее:
— Ты слышал, как он летел вначале? Гудел, будто старинный паровоз. Думаю, что это был помпаж, известное явление, двигатель черноты глотнул, не понравилась она ему, ну а потом он вообще погас. Удачная посадка получилась, нечасто такое бывает. Обычно они камнем падают, после этого только металлолом остается. А тут вон, чуть ли не новенький стоит.
— Это ты называешь новеньким? — скептично отозвался Карат. — Как по мне — натуральный хлам.
— В принципе, ты прав, это действительно хлам, но все познается в сравнении, а оно в его пользу. Учти, что полный отказ бортовых систем шансов даже на бледное подобие управляемой посадки не оставляет. Ну разве что совсем уж древняя техника, какие-нибудь бипланы на касторовом масле с деревянными винтами. Там ведь двигатели забавные, почти игрушечные, а управление ручное. Глохнут они не сразу, тонкой электроники в них вообще нет, да и заглохший мотор — еще не катастрофа. Можно в планировании пересечь черноту и дальше попробовать завестись. Но современным летунам на такое рассчитывать не приходится, главное, что оказывает влияние на управление самолетом в последние секунды полета — это гравитация. А гравитация бьет об землю со всей силой, вот и получается рухлядь. Пилоты — новички, причем новички свежие, даже не потеряв сознание, они мало что могут сделать, вспомни свое первое знакомство с чернотой. Техника не работает, люди тоже, вот и бьются вдребезги. Этот самолет должно было размазать по земле, разнести на фольгу и проволоку, то, что он в таком состоянии — великое чудо, не объяснить такое. Улей богат на разные загадки.
— Слушай, Пастор, а можно вопрос?
— Ну попробуй.
— Я вот и раньше сектантов видел и здесь посмотреть на разных довелось. Не бывают они такими.
— Какими?
— Как ты. Тут есть организация, она скромно называет себя институтом. Даже не знаю, с маленькой буквы или с большой, вроде как все говорят, что с маленькой, но как-то это неправильно. Один раз я мельком с ними столкнулся, в Полисе. Они как раз насчет скреббера меня расспрашивали. Вот у них говорок похожий на твой один в один проскакивал местами.
— Любопытно…
— Что тут любопытного?
— Я не думал, что все настолько очевидно.
— Ты что?! Институтский?! Тогда какого вы мне голову морочили, сектантами придуривались?! Зачем вам это надо?!
— Успокойся, никто тебе ничего не морочил. Я, скажем так, отвечаю за контакты между институтом и… э… нашей организацией, или, точнее, некоторыми ее отделениями. А это, как видишь, накладывает свой отпечаток, да и определили меня на такое место не просто так, сочли подходящим.
— У вас есть какие-то контакты с институтом?
— А почему бы и нет? Они познают Стикс по-своему, мы по-своему, но разница методологии не отменяет общий интерес, поэтому точки пересечения всегда находятся.
— Вообще-то они — уважаемая организация, а вы вне закона.
— Ты неправ, на некоторых территориях мы тоже весьма уважаемая организация, действующая открыто. Да и на всех прочих не скрываемся по волчьим углам, просто стараемся держаться незаметно. У нас имеются стабы, с которыми твой Полис не сравнится. Они со своими школами и даже с чем-то вроде университетов, наше образование ценится многими, ведь мы учим жить в Улье, а не выживать.
— Впервые слышу, бредом попахивает.
— Да, твой регион проблемный в том числе и для нас, о таком мало кто слышал, а осведомленные люди предпочитают не распространяться. О таких контактах не принято говорить с непосвященными, у институтских особые люди есть, связные, с нашей стороны они тоже есть. Я, получается, один из них — из таких связных. А почему бы и нет, раз я договариваться умею? Торгуются эти институтские не хуже некоторых самых прожженных барыг, человек с моими способностями на подобной работе лишним не будет. Ну-ка, что тут у нас? А у нас тут плохи дела…
Пастор ловко добрался до кабины, хватаясь за покореженный металл, заглянул, брезгливо скривился, покачал головой:
— Спарка учебная, без вооружения, два пилота, вылет явно не боевой, вояки на таких тренируются, пистолетов нет.
— Пилоты мертвые?
— Ну а как же иначе? Их так стукнуло, что тут полная кабина кровищи.