С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы

Турецкий полковник, очутившись перед повелительной фигурой генерала Гурко и перед многочисленной и блестящей свитой генерала, сконфузился, задрожал и, не сказав ни одного слова, поехал назад передавать паше предъявленные требования. Все еще не верилось в возможность такой удачи, такого счастья завладения Телишем без пролития крови: «Не ловушка ли это? Быть может, турки только пользуются минутой? Быть может, они уже бегут из своих укреплений по дороге в Софию». И действительно, с того места, где мы стояли на шоссе, мы заметили турецкую кавалерию, скакавшую из редута через деревню в поле; заметили также, как из другого турецкого редута, расположенного за селением, уходила также в поле турецкая пехота, но уланский полк на нашем правом фланге уже скакал во весь опор в обход к этим бежавшим туркам. Зато впереди нас, на шоссе, из главного редута показались первые колонны сдавшихся турок: они клали оружие и выстраивались побатальонно в порядке на шоссе. За их выходом и движением наблюдали князь Церетелев и Генерального штаба полковник Ставровский. Между сдавшимися нашелся один татарин, хотя и плохо, но говоривший по-русски.

– Русский хорош! – обратился он к князю Церетелеву. – Турок нет хорош, я хочу к русским!

– Оно и вернее теперь, – заметил ему Церетелев. Вышел из редута вместе с турками какой-то иностранец с белой повязкой и красной луной на ней.

– Вы англичанин? – спросил его один из наших офицеров.

– Нет, француз! – ответил иностранец с чувствительным немецким акцентом.

– Вероятно, из Пешта? – переспросил его офицер.

Показались у выхода также трое англичан с белыми повязками на рукавах и с красной луной.

– Мы здесь с гуманитарными целями, – поспешили заявить они первые, – мы только при больных и при раненых.

Наконец выехал и сам паша – Измаил-Хаки-паша. Толстенький, круглый, маленького роста, на маленькой лошадке, паша вертелся ежеминутно на седле и улыбался во все стороны. Заботился он всего более, чтобы как-нибудь не пропали его вещи; он был, видимо, счастлив и доволен своей судьбой. Впечатление производил он более героя из оффенбаховской оперетки: «La belle Hélène»,[7] чем начальника четырехтысячного гарнизона. Иначе выглядел Ахмед-Февзи-паша, взятый в плен в Горнем Дубнике. После десятичасового боя, усталый и задумчивый, тот паша был очень симпатичен и производил впечатление дельного и умного генерала. Сожалел он всего более о том, что остался жив, и говорил, положа руку на сердце, что исполнил свой долг до конца.

Между тем колонны положивших оружие турок проходили мимо генерала Гурко побатальонно. Всего было семь батальонов неполного состава. Передней колонной проходил низам в синих куртках и более щегольских фесках, чем у остальных войск. За ним шел редиф в рыжих куртках, и далее мустахфиз; лица проходили всех цветов, от белого до черного как уголь у негра и со всевозможными оттенками цвета.

Пленный паша и на генерала Гурко произвел, по-видимому, невыгодное впечатление. Генерал сухо поклонился паше и сейчас же поручил своему ординарцу улану Сухомлинову отвести пашу в Горний Дубник и озаботиться отысканием ему помещения. Пропустив мимо себя весь положивший оружие гарнизон турецкого войска, генерал Гурко поехал в редут и отдал строжайшее приказание собрать все имущество турок и возвратить его собственникам, вместе с тем велел немедля положить турецких раненых на носилки и нашим солдатам нести их в русский ближайший перевязочный пункт. Приказание было исполнено тут же, и вереницы носилок потянулись по шоссе.

– Тяжелые какие! – говорили солдаты про раненых турок, которых несли.

– Благодарите Бога, что своих-то не пришлось таскать, – замечали на это проезжавшие офицеры.

– Своего-то не в пример тяжелее нести, – отвечали солдаты.

Горний Дубник,

17 октября 1877 г.

Похороны офицеров лейб-гвардии Егерского полка. Посещение перевязочного пункта