С тенью в душе

Юркий крохотный демонёнок ростом едва мне по пояс приволок большой поднос с мисками, наполненными чем-то съедобным. Демоническая кухня, которую я уже оценивал и с которой смирился, меня больше не пугала. В конце концов, если по-настоящему хочется есть, тут не до привередливости. Вылавливая куски мяса из подливы, я сумрачно думал, что если мне повезёт, эта еда станет для меня единственным источником чревоугоднического наслаждения на долгое-долгое время.

— Ты уже веришь в это? — промурлыкала айн.

— Остаётся только верить. Иначе тогда надо идти и выкидываться со стены.

— Разумная мысль. Намного лучше сигануть со стены, когда всё пойдёт не так. Если основательно размозжишься, использовать в дальнейшем при обрядах будет нечего.

— Как ты умеешь ободрить…

— В мои обязанности не входит гладить тебя по головке и рассказывать сладкие сказочки. Впрочем, если ты отдашь такой приказ, мне придётся… Так что — прикажешь?

— Язва ты лукавая, — усмехнулся я, на этот раз совершенно не испытывая к ней раздражения. — Говоришь мне гадости, оправдывая это поведение якобы искренностью и откровенностью. Женщины частенько так поступают.

Я заставил её обрести некое подобие телесности, схватил за руку и притянул к себе. Наверное, я ненавидел её, презирал, испытывал раздражение — и всё-таки меня к ней влекло. Почему, трудно было сказать. С наслаждением прижимал её к себе, не встречая сопротивления, наоборот — ощущал, как страстно она сама желает этой близости. И, если уж так, то был ли смысл отказываться от удовольствия? Мне казалось, что воображаемое её тело обладает и нежным ароматом, смешавшим в себе упоительный запах здорового женского тела с тонкой цветочной ноткой, и упругостью, а кожа так шелковиста, что от одного прикосновения напрочь сносит крышу. У её губ был вкус лимонной мяты, и это мне почему-то особенно нравилось.

В глубине сознания я догадывался, что сейчас получаю то, что желаю получить, и айн обретает тот образ, который я сам для неё неосознанно создал. Но какая разница, если наслаждение оказалось на расстоянии протянутой руки, и нужно было лишь взять его?

Потом мы лежали рядом, как тогда, в Гейдельберге, и я рассеянно гладил её бедро, то плотное и крепкое, то податливое, почти эфирное. И снова ждал, что вот пройдёт ещё мгновение… и ещё… и меня снова поднимет на ноги насущная необходимость, заставит нестись куда-то, чего-то добиваться, бороться за свою жизнь…

Но ничего не происходило.

— Ну так что? Каким будет наш план? — осведомился я у айн.

— Наш? Ты о своём плане оторвать всё, что только можно, и ничем за это не расплатиться?

— Изящно и очень точно.

— Но раз тебе это надо — сам понимаешь! — ты и думай. И заодно сообщи, что хочешь от меня. Желательно поподробнее.

— Но ведь ты этого тоже хочешь. Подозреваю, местному правителю никогда не придёт в голову тебя приласкать.

— Думаешь, если погладил женщину по нежным местам, так всё — она навеки твоя?!

— Думаю, что для тебя, так долго лишенной всякого подобия нормально жизни, это важно… Кхм… Ну кого ты сейчас пытаешься обмануть? Ведь я-то, как никто, отчётливо вижу, что именно ты чувствуешь и чего желаешь.

Айн усмехнулась таинственно, как только женщины могут.

— Я ни слова не скажу в подтверждение. Или ты ждёшь моих заверений?

— Зачем мне заверения? Лучше расскажи-ка, что и как мне следует делать, на что обращать внимание, чтоб не попасться местному шишарю между зубов в первые же дни. Как продержаться хотя бы несколько первых дней?

— А последующие дни, думаешь, тебе держаться будет не нужно?

— Нужно, конечно. Но это будет уже намного проще. А ты так не считаешь?

— Пожалуй, считаю, — она отвернулась, пряча улыбку, и уткнулась мне в плечо. — Ну ладно, ладно. Кое-что я тебе расскажу. Но если не будешь уделять мне внимание, уж сумею подсунуть тебе такой совет, чтоб всё тобой задуманное пошло прахом, ясно? Уж будь добр не забывать про меня и мои интересы.

— Ох, как я люблю твою откровенность.

Я снова обнял её. Тело всё более обретало плоть, причём не совсем человеческую плоть, но и не демоническую. Похоже, этот облик был чем-то вроде компромисса между моими желаниями и её мировосприятием. Можно было лишь поражаться, каким упоительным может быть прикосновение к существующему лишь в моём воображении телу женщины, которая к тому же без малого ненавидит меня. И дело было совсем не в том, что меня мало волновало её отношение — вернее было бы сказать, оно изрядно раззадоривало и добавляло ощущениям остроты. Прежде я никогда не замечал в себе любви к опасным играм.

Властитель послал за мной лишь на третий день. Правда, за это время я почти ничего не успел увидеть в замке. Даже по этажам и залам той башни, где поселили меня, передвигаться оказалось проблемно — демоны смотрели на меня с подозрением, то и дело заступали дорогу, пытались не пустить туда и сюда… Их можно было понять, и я понимал. И не пытался бычить, изображать из себя хозяина жизни и мира. Это был бы уже явный перебор, от которого на сто метров тянуло бы фальшью.