С тобой моя тревога

….Одинцов от двери оглядел комнату, подошел к кровати Дурнова, наклонился, заглянул под нее. Сифона не было ни на подоконнике, ни под кроватью. Открыл тумбочку и шкаф. В шкафу лежала только авоська, перепачканная кефиром. Дурнов даже хлеб из нее не вынул, так и положил на полку. Рядом с дверью висел плащ. Одинцов проверил карманы, вынул фляжку, отвинтил колпачок с торчащей медной трубочкой. Запахло карбидом. Он сунул фляжку себе в карман. Обратил внимание на то, что у кровати на половичке стоит лишь один сапог. Второй торчал на батарее. Под мокрым сапогом — портянка.

Иван присел к столу, налил из чайника в стакан теплого чая. Отхлебывая, глядел на кровать Мокрухи. Тот лежал укрытый с головой. Тело его сотрясала дрожь. Мокруха клацал зубами и стонал.

«Простудился, похоже, — подумал Одинцов без жалости к приятелю. — Где же тебя носило? Не иначе, на реке был… Я у моста ждал, а ты под мостом отсиживался…

Может, спросить?.. Да нет, не скажет!.. Он же понимает, что купил меня с аппаратиком. В руках я у него… Пойти разве сейчас к мосту?.. Чего там в темноте найдешь?.. Утром, до работы, пошарю по берегу».

…Одинцов встал раньше обычного, торопясь, пожевал лепешку и запил холодным вечерним чаем. Рассчитав, что успеет поискать сифон до гудка, направился к реке.

Сбежал тропинкой, которая шла ниже шоссе, к мосту. Первое, что увидел, — следы кефира на выступавших из воды острых камнях и на берегу. «Здесь был Мокруха! Точно!» — обрадовался Одинцов.

Он спустился к самой воде и, осторожно ступая с камня на камень, забрался за бетонную опору. Иван пошарил рукой за опорой. Пальцы наткнулись на пробку сифона. Он выбрался из-под моста, огляделся. Берег и шоссе были безлюдны. Размахнувшись, швырнул тяжелый сосуд в бетонную опору. Прикрыл лицо рукой. Раздался взрыв, просвистели стеклянные осколки, несколько их ударилось о стеганку. Иван поглядел на бетонный стояк. Там, где ударился сифон, на сером бетоне осталось белое пятно. Иван поискал глазами горлышко. «Отскочило, наверное, в воду», — подумал он и выбрался по крутой насыпи на шоссе у самого моста. Не шел, а будто летел на крыльях к заводу, обуреваемый радостным сознанием того, что уничтожил аппарат, освободился от опасности шантажа со стороны Мокрухи.

«Я же тебя понял, Мокруха! Еще как понял! Думал, что в руках я у тебя теперь? Веревки вздумал из меня вить?! Не на того нарвался! Я сам по себе, а ты — сам по себе!.. Так лучше будет!»

Раньше чем пойти в ремонтно-механический, Одинцов завернул к смесительной камере. Камера работала. Место сварки уже едва угадывалось под слоем фосфатной муки.

— Не подведи, старая! Премию за тебя дали, не отдавать же обратно! — сказал он шестерне. — Вертись давай!

Во время работы он нет-нет да и поглядывал на дверь. Все ждал, что явится Мокруха, объяснения потребует. Тот не пришел. Не на шутку, видно, простудился вчера.

Уже в конце смены дядя Яша сообщил Ивану, что того вызывает директор.

— Прямо дружки вы с директором стали, — усмехнулся Яков Васильевич. — Водой не разольешь!

Дядя Яша пошутил не обидно, без подначки, и Иван отшутился:

— Сергей Петрович знает, с кем дружбу водить!

— Звали, Сергей Петрович? — спросил он, войдя в кабинет.

— Звал… Справку приготовил. Почитайте, Одинцов… Лучше придумать не смог… Не писал я никогда посланий таких.

Иван бережно принял из рук Дорофеева хрусткий белый лист с отпечатанным вверху названием завода.

— Садитесь, читайте, — предложил директор и, когда Иван присел на краешек стула, отошел к окну.

Иван читал справку-письмо и все больше проникался благодарностью к этому, в сущности, совершенно чужому, но по-отцовски доброму к нему, Ивану-Цыгану, человеку.

— Зря много обо мне хорошего сочинили, — сказал он, дочитав. — Не стою я всех хороших слов.

— А вы, Одинцов, считайте так, что это вам, ну, вроде аванса. В счет будущего!.. Когда вы на завод пришли — вам аванс дали? Вы его отработали. Это тоже вперед вам.

— А вы сами-то… верите, что оправдаю я?.. Аванс этот?

— Если захотите, — будет так. Да, в общем-то, я ничего лишнего и не писал вашей матери… Как есть, так и писал.

— Бумага какая! Складывать жалко… справку-то! Как ее отсылать, посылкой разве, в ящике, чтобы не измять?..

Дорофеев весело, от души, расхохотался, протянул руку за листком.

— Складывать можно! Вот так! Адрес мне скажите. Или сами отправите письмо…

— Сам! Сегодня же! И деньги пошлю!.. Век не забуду! Можно идти, Сергей Петрович?

— Раз текст одобрен — можно идти. До свидания!

— Спасибо! — еще раз уже от двери произнес Одинцов. — Обязана она теперь поверить! Хоть наполовину! — Он постоял, держась за ручку, но не открыл дверь, а вернулся, произнес тихо: — Матери моей вы душу успокоите, точно! А мне вы своим доверием все пути назад отрезали! Вот что получилось из вашего письма. Я все над собой посмеивался, а теперь никакого смеха не получается. Одно к одному так и шло! Да чего говорить! — он взлохматил кудри ладонью. — Все и так ясно! Вы меня только работой загружайте сильнее! Чтобы дым от меня пошел!