С тобой моя тревога

— Нам так нам, — согласился Зайцев.

— Договоритесь, кто из вас поедет. Потом мне позвоните. Чтобы не из первой смены были… Возьмете автобус.

— Позвоним, Сергей Петрович!

Петя проводил директора до двери.

«Хороший парень, — с какой-то волнующей, почти отеческой нежностью думал по дороге домой Дорофеев, о Петре Зайцеве. — Добрый, честный. И — теплый изнутри. Как ломоть свежего хлеба…»

Ветер сметал с тротуара и дороги в арыки сухие листья акаций и карагачей. За деревянными штакетниками во дворах жгли из них костры: кучи волглых листьев горели неярко, дымили. Сладкий запах жженого вишневого листа плыл над улицей, над поселком. Запах был как у хорошего трубочного табака. Только с привкусом грусти.

…Сергей Петрович вытер ноги о влажную тряпку, расстеленную на парадном, нажал кнопку. Через несколько секунд засветились квадратики дверной фрамуги: это Лидия Федоровна включила свет в прихожей. Сергей Петрович знал, что ровно через четыре секунды вспыхнет лампочка над парадной дверью. Жена уже у двери, хотя легких шагов ее по дорожке, сплетенной из каких-то водорослей или жестких трав, никогда не слышно.

— Это я… — тихо произнес Сергей Петрович.

Лидия Федоровна открыла дверь, приняла пальто от мужа и повесила на круглую деревянную вешалку.

Директор завода занимал коттедж из четырех комнат, длинной прихожей и большой, во весь дом, застекленной веранды, выходившей в сад. На веранде до сих пор с самой весны стояли обеденный стол и кровати: здесь все жаркое лето была и столовая, и спальня. Душными вечерами сам Сергей Петрович или Лидия Федоровна щедро поливали из шланга дорожки, грядки и клумбы, кроны фруктовых деревьев. После этого распахивали окна, выходившие с веранды в сад. В помещение врывался уже не жаркий, а процеженный через мокрую листву, остуженный ветер. С деревьев на землю и на цветы в клумбах долго падали капли, и шум этот — ровный, нечастый — был схож с шумом уходящего дальше дождя.

Под эту капель супруги ужинали, сидя друг против друга. Потом смотрели телевизор или читали, пили чай. На столе под накрахмаленными полотняными салфетками всегда стояла ваза с фруктами.

Небольшой ягодник в конце двора и фруктовые деревья вырастила Лидия Федоровна. Посадила она их на второй год после приезда от доброты душевной, искренне веря, что на следующее лето особняк займут другие люди, скорее всего новый директор с семьей, и вспомнят их, Сергея Петровича и Лидию Федоровну, находящихся уже далеко, дома…

Уехать не пришлось ни на следующий год, ни даже на пятый. Лидия Федоровна развела вдоль веранды цветник. Год назад садовод соседнего колхоза старик усто-Мурад привил на ее красные розы необычайно красивые — «Победу» и «Президента Гувера». Розы цвели с мая до конца октября, даже в ноябре — до первого заморозка. В больших цветочных горшках пышно расцвели хризантемы — белые, чуть прозрачные, будто вылепленные из воска, желтые, красные. Хризантемы с вьющимися, почти кудрявыми, лепестками и с лепестками длинными и острыми.

Лидия Федоровна была ровесницей мужа, но казалась старше его. Больше всего ее старила не седина, а покорно опущенные узенькие плечи и непроходящее скорбное, какое-то иконно-мученическое выражение сухощавого лица.

Особенно сдала она, когда единственная дочь Оленька окончила университет, вышла замуж за однокурсника и вместе с мужем уехала в Воскресенск. То, что Ольга с Игорем попали при распределении на Воскресенский завод, вначале даже обрадовало Лидию Федоровну: «Теперь, может, и мы быстрее уедем. Только бы Сергей Петрович захотел этого и начал хлопотать…»

Но он все не хотел. Ему нравилось здесь. Подруг или близких приятельниц у Лидии Федоровны не было. Долго, очень долго она только и ждала возможности вернуться на старое место. Жила надеждой. Поэтому и мебелью не обзаводилась и садом и цветами занималась, чтобы убить время. Она мало куда выходила из дома: раза два-три в неделю ездила автобусом в город — в магазины, на рынок, раз в неделю ходила с мужем в кино. Много читала.

За день несколько раз смахивала сухой тряпкой невидимую пыль со стульев, стола, влажной тряпкой обтирала кожано-жесткие листья фикуса, поливала цветы, собирала семена.

Фруктов на деревьях было много: еще висели на ветвях оранжевые с красными боками персики, гнулись ветки от фиолетовых, крупных, как куриное яйцо, слив. Воробьи и сизоворонки бесчинствовали в саду, клевали сочные плоды, и те обрывались и падали на землю. Лидия Федоровна слушала, как падают плоды: яблоки ударялись о землю гулко, упруго, сливы и персики шлепались, разбрызгивая сочную мякоть и сок вокруг. С алычи плоды осыпались с дождевым шелестом. Лидия Федоровна не могла привыкнуть к тому, как падают яблоки и персики, и, услышав, всякий раз испуганно вздрагивала.

Она нередко нет-нет и всплакнет в одиночестве. А сегодня, накрывая на стол, вновь затеяла разговор:

— Неужто зиму зимовать? Сил моих нет! Шестой год…

Сергей Петрович погладил ее руку.