С тобой навеки (ЛП)

Я открываю рот, но громкое, неуёмное гавканье собаки эхом доносится снаружи, перебивая меня. Аксель встаёт, идёт к двери и распахивает её.

— Тихо! — орёт он за дверь. — Я не могу думать, когда ты так лаешь.

Раздаётся тихий собачий скулёж, затем тишина.

Я спешно встаю, одёргивая одежду. Мой телефон до сих пор играет музыку, и я думала, что там просто плейлист лучшего из Гарри Стайлза, но видимо, это мой плейлист для самоудовлетворения, потому что начинается следующая песня, и по воздуху плывут сексуальные слова.

Я бросаюсь к телефону и тыкаю на кнопки, пока музыка не прекращается, затем засовываю в карман. Вот только я забыла, что на мне леггинсы. Мой телефон проскальзывает за пояс леггинсов и немедленно скатывается по бедру, застряв в очень неудобном месте. К щекам приливает жар. Аксель каким-то образом умудряется выглядеть так, будто не заметил этого.

— Всё нормально? — спрашивает он.

Я моргаю.

— Я…

Лай возобновляется, и на сей раз он ещё более настойчивый.

— Извини, — бормочет он, поворачиваясь и снова открывая дверь. Худой пятнистый грейхаунд стоит на пороге. — Лежать, — мягко говорит он. Собака семенит ближе и бодает его, завоевывая внимание Акселя достаточно надолго, чтобы я выудила свой телефон из его нежеланного укрытия в леггинсах.

После того, как Аксель несколько раз гладит его по голове, пёс устраивается в маленькой деревянной конструкции рядом с входной дверью. Каким-то образом я умудрилась её совершенно не заметить. Это выглядит как крошечная А-образная собачья конура, внутри которой лежит клетчатая лежанка из флиса. Пёс плюхается на неё сверху и смотрит в нашу сторону, моргая своими большими карими глазами.

Аксель поворачивается обратно ко мне, как будто не реагируя на абсурдный уровень милоты.

— Продолжай.

— Первым делом, — я скрещиваю руки на груди. — Ты живёшь здесь, — говорю я обвинительным тоном.

Ему хватает совести покраснеть. Но он ничего не говорит.

— Это твой дом, а не гостевой домик. Почему ты сказал мне, что я могу остаться здесь на ночь?

Его румянец становится ещё гуще.

— Потому что в шалаше небезопасно, а тебе надо было где-то остановиться.

Я открываю рот. Закрываю обратно.

— Я не… понимаю. Я не понимаю, что происходит с шалашом, или почему Уилла сказала мне, что нормально будет приехать, и почему ты даёшь мне свой дом и…

Мой желудок издаёт неприлично громкое урчание, заткнув меня. Я кладу ладонь на живот.

— Извини за это.

Аксель смотрит то на кухню, то на входную дверь.

— Почему бы нам не… Позволь мне приготовить ужин. Потом поговорим.

Поговорим? С Акселем? Он… поговорит со мной?

— Ладно? — медленно отвечаю я.

Он кивает, затем проходит мимо меня на кухню, открывая ящики и шкафчики.

— Тебе нравится омлет с сыром? — спрашивает он.

— Обожаю.

— С овощами?

— Да.

— Есть что-то, чего ты не можешь есть? — спрашивает он, складывая на поднос столовые приборы, масло, соль и перец.

— Я не ем мясо. И глютен. Готовить для меня — одно удовольствие.

Я получаю хмыканье в знак подтверждения, затем:

— Это не займёт много времени.

Он исчезает за несколько широких шагов, и дверь захлопывается за ним.

Что ж. Ну ладненько.

Надев ветровку и ботинки, я выглядываю из широкого окна над его кроватью, и мне открывается идеальный вид на Акселя, склонившегося над костровищем. Его компаньон-грейхаунд нетвёрдо выбирается из конуры, затем ложится на живот, крутя головой туда-сюда, пока Аксель бродит и занимается приготовлением ужина.

Рядом стоит велик на подпорке, и к заднему багажнику прикреплено две сумки. Аксель достаёт из них еду, затем принимается за работу — разбивает яйца, открывает какой-то контейнер с заранее нарезанными овощами и добавляет их на сковородку, блестящую от масла.

Я наблюдаю, как грейхаунд подвигается ближе и смотрит на Акселя, а тот поворачивается и говорит с ним. И потому что мне любопытно, я чуточку приоткрываю окно.

— Тебе нельзя на неё лаять, — говорит Аксель псу. — И клянчить тоже.

Пёс встряхивается и скулит.

— Ты слышал, как урчал её желудок. Она первая получит еду. А тебе придётся подождать.

Снова скулёж.

— Нет, я не буду готовить тебе человеческую еду.

У меня вырывается лёгкий смешок. Я впервые вижу, чтобы он так комфортно разговаривал. Обычно он такой молчаливый и серьёзный. Наблюдая, как он ведёт эту одностороннюю беседу, мне кажется, будто я смотрю на другого человека.

Испытывая чувство вины за подслушивание, я закрываю окно, затем провожу обеими руками по волосам, пытаясь их распутать. Они превратились в наполовину высохшее нечёсаное месиво, и я в мятой домашней одежде, но что ж поделать. Он ясно дал понять, что невосприимчив к моим чарам. И что с того, если я выгляжу потрёпанной?

Когда я выхожу наружу и закрываю за собой дверь, Акс выпрямляется и смотрит в мою сторону. Его взгляд пробегается по моему телу, затем он поворачивается обратно к огню. Как и при каждой нашей встрече, это беглое, безразличное пренебрежение ранит.

Ну, хотя бы пёс меня замечает. Я улыбаюсь, когда он встаёт и медленно идёт ко мне. Пёсик, похоже, не очень хорошо может использовать свою заднюю правую лапу.

— Привет, милашка.