С тобой товарищи

Иринка часто-часто заморгала глазами: такая вдруг печаль прозвучала в последних словах деда.

— А почему же она вас не любила? — спросила Иринка, легонько дотрагиваясь до руки деда Назара. Ей самой дед еще чем-то неуловимым, но уже нравился.

— Шумный я был. Нагремлю, натрещу, одно дело до конца не доведу, норовлю на другое перепрыгнуть. Бабушка меня за это пустоцветом звала. Ей вот такие, как Егор, нравились. Тот, как сел бакенщиком, так тридцать с лишком лет и просидел, только вот на войну Отечественную отлучился. А вернулся — и опять бакенщиком. Но зато уже все мели, все перекаты знает, и даже знает, где и когда новая мель родится. И знак об опасности пароходу вовремя подаст.

— А разве мели родятся? — спросила Иринка.

— Родятся, Ириша, родятся… Течет река, бежит. Тащит в своих волнах песчинки всякие и год, и два. А там, глядишь, и мель появилась, где ее и духу не было. А Егор — он глубоко видит, сразу же и поставит здесь свой бакен. Горит ночью яркий огонек на его островерхой макушке, предупреждает пароходы: «Будь осторожен, здесь опасно». Ни разу еще река не подловила Егора, ни разу здесь не случилось ни одной беды. А капитаны пароходов говорят: «Хоть и самый трудный в этом месте путь, а идти по нему легко». Это потому, что Егорушка бакенами путь пролагает для судов.

Дед Назар вздохнул.

— А вот я и впрямь пустоцвет. Не то что для других, для себя-то дороги не выбрал. Все прыгал по разным тропкам, а надо было одну-разъединственную, на всю жизнь. — Он замолчал, глядя на воду, потом опять вздохнул, и снова Иринка услышала знакомое:

Издалека долго
Течет река Волга.
Течет река Волга.
Седьмой десяток лет.

Иринка притихла. Неожиданно она подумала, что тоскует дед Назар о годах, что проплыли, как волны. Не удержать их, не вернуть, чтобы начать все сначала. Значит, действительно нельзя опаздывать, значит…

Дед Назар внезапно перебил ее мысли.

— Глянь-ка, Ириша, наша помощь, видать, нужна…

Иринка повернула голову и увидела в траве недалеко от них утку. Когда дед Назар встал и вылез из лодки на берег, утка, странно припадая к земле и волоча по траве распластанное крыло, заковыляла в кусты.

— Еще и убегает, глупая. Ну да недалеко убежит — раненая. Сиди-ка, Ириша, я сейчас. — И дед Назар, неслышно ступая большими своими сапогами по мягкой траве, пошел к деревьям.

Глава III. Внук бакенщика

Появление этого мальчишки было необычным. Он вышел словно из земли совершенно неожиданно и был совсем голый, только вокруг бедер, как у индейцев из книг Майн Рида, зелеными перьями свисали длинные листья папоротника. Такие же перья украшали голову. В руках мальчишка держал длинную палку. Бронзовое тело его блестело. Возле него стоил крупноголовый лохматый пес с настороженно поднятыми ушами.

Мальчишка смотрел на Иринку внимательно и молча. По-видимому, появление городской девчонки в этих дремучих необжитых местах было из ряда вон выходящим событием. Он оглядел ее всю от маленьких белых босоножек до таких же белых бантов в волосах и спросил:

— Ты кто?

— Человек. Не видишь разве? — ответила Иринка гордо: пусть он и хозяин острова, пусть даже самый настоящий древний индеец, но нельзя же так негостеприимно встречать путешественников.

Древний индеец вдруг отбросил палку и закричал звонко:

— Дедушка, Назар Прокопьевич приехал!

Из кустов, кряхтя, вылез лед Назар.

— Глянь-кось, — сказал он, протягивая Иринке и мальчишке шапку. Дед Назар с ней не расставался никогда, казалось, что он так и родился в ней, теплой, лохматой. В шапке кто-то шевелился. Иринка увидела испуганные, прикрытые тонкой пленкой глаза, тревожно раскрытый клюв.

— Нашел. Раненая, а бежала, пока не обессилела. — И, не удивляясь появлению странного мальчишки, добавил: — Давай, Сергей, разворачивай свой госпиталь, будем утку лечить.

— Дайте мне, дедушка, — попросила Иринка. — Я умею. У меня дома больной скворец жил.

Мальчишка взял шапку из рук деда Назара и великодушно передал ее Иринке.

— Пошли, — позвал он и, не очень вежливо повернувшись к Иринке спиной, пошел вперед.

Они сели на крыльцо. У ног легла собака, положив лохматую голову на лапы, смотрела на ребят желтыми умными глазами. У крыльца, по обеим сторонам его, цепляясь за бревенчатые стены дома, уверенно полз вверх бубенчатый хмель, качались под окном шершавые головы подсолнухов с радостно-огненными язычками цветения. Сердито гудя, вокруг них вились шмели. От пушистых, похожих на белую метелку цветов сладко пахло медом.

У Иринки на коленях, неловко вытянув в сторону перебинтованную ногу, сидела раненая утка. Прикрывая глаза, она жадно хватала с Иринкиной ладони кусочки хлеба, смоченные в молоке.

— Проголодалась, — сказал Сережа, — Даже страх забыла. — И добавил: — Ну, еще расскажи о Москве, я ведь там никогда не был.

Иринка прибавила на ладонь хлеба, проговорила мечтательно: