С тобой товарищи

Подперев кулаком висок и вытянув негнущуюся в колене ногу, у стола сидел секретарь райкома Кудрявцев. Он молча, внимательно слушал рассказ Ключарева.

Приезд Кудрявцева был неожиданным для всех, кроме Коли Богатова. Коля не говорил никому о том, что ждет Кудрявцева, опасаясь, как бы тот не подвел. И вот он приехал, а Коля, теребя завязки своей папки с анкетами, заявлениями и другими деловыми бумагами, стоял посредине комнаты сбитый с толку, ошеломленный, потерянный. Его оглушила история, которую рассказал Ключарев.

— Емельянов? — спросил секретарь райкома, подняв на Колю коричневые, с рыжеватым оттенком глаза. — Тот Емельянов?

— Да. Тот, о котором я вам говорил, — неестественным голосом сухо ответил Богатов.

Вот какая приключилась история! Надо ж было ему в райкоме расхваливать этого мальчишку, который оказался просто-напросто дрянным индивидуалистом. Что подумает Кудрявцев? Но нет! Тут что-то не так.

Директор Геннадий Павлович тихо постукивал коротенькими толстыми пальцами по крышке стола. Казалось, все ждали, что же предпримет секретарь комитета Коля Богатов, а тот вопросительно смотрел на Кудрявцева. Кудрявцев молчал.

«Ага! — понял Коля. — Они хотят, чтобы мы решали самостоятельно».

Но он все еще не определил, какой держаться позиции. Он развязал папку с бумагами, перелистал, словно надеясь найти в них решение вопроса, но не нашел и, завязав папку, снова сунул подмышку.

— Итак, Ключарев, ты окончательно против?

— Окончательно. Да.

Таня Измайлова, которая молча стояла в продолжение всего разговора, живо спросила:

— А как остальные ребята?

— Они придут на собрание, — уклончиво ответил Ключарев.

— Пора начинать, — сказал нерешительно Коля, прислушиваясь к гулу, который смутно доносился из зала.

— Однако, — возразил Алеша Чугай, перебирая на груди значки спортивных отличий и делая вид, что страшно ими заинтересован, — однако довольно странное создалось положение.

Положение действительно создалось странное, все понимали.

— Надо решить: поддерживаем или отводим? Или мы придем на собрание без определенного мнения? — Чугай спиной загородил дверь, словно опасаясь, как бы кто не проскользнул в нее, уклонившись от решения вопроса. — Я за то, что поддерживаем.

Ключарев поднял серые светлые, с острыми, как уколы иглы, зрачками глаза:

— Отводим!

— Нет, так нельзя! — вдруг громко крикнула Таня. — Так нельзя! Я два года знаю Емельянова. Здесь какая-то случилась ошибка.

Ребята молчали.

Кудрявцев обвел всех внимательным взглядом, достал портсигар, но, вспомнив, что он в школе, не закурил и спрятал, не открывая, в карман.

— По совести говоря, не вижу причин, чтоб Емельянова слишком строго судить, — миролюбиво сказал Алеша Чугай. — Учится парень хорошо. Ну, собственником оказался немножко. А все-то мы…

— Что-о?

Горячая краска обожгла щеки и лоб Богатова.

— Если мы будем так защищать Емельянова, — в ярости произнес он, — если комсомольцы решат принять Емельянова, потому что все мы «собственники немножко» и миримся с этим спокойно… значит, мы работаем плохо. Нас должны переизбрать. Немедленно. Завтра! — Он помолчал, тяжело дыша, и шагнул к Алеше Чугаю: — Понимаешь, что ты сказал? Болван! Понимаешь?

— Пожалуйста, уж не ругайся, — обиженно проворчал тот. — Пожалуйста… А еще секретарь!

— Буду ругаться. И не так буду. — Но он остыл и, пригладив волосы, буркнул сердито: — Извиняюсь за ругань. Беру ругань обратно. Ты, оказывается, не болван, а тупой обыватель.

Богатов помолчал, хмурый и темный, как осенняя туча, и, решившись, сказал:

— Пусть ребята сами разберутся в Емельянове. А кстати и в себе разберемся… какие мы комсомольцы. Товарищи, пора начинать.

Глава XXI. На комсомольском собрании

Зал гудел. Народу собралось больше обычного. Прежде всего почти в полном составе явился 7-й класс «Б». Он занял четыре ближних к сцене ряда, и отсюда-то главным образом разносился по залу, то возвышаясь, то опадая, приглушенный, сдержанный, но неумолкаемый шум.

Вошли Костя и Саша. Головы в первых рядах, как по сигналу, обратились к дверям.

На мгновение шум снизился. Но вот показался Борис Ключарев. Опять голоса заплескались. Это он, Борис Ключарев, поднял нынче на ноги весь 7-й «Б».

Кто-то радушно поманил его на припасенное место.

Борис не пошел к своим. Он стал у стены, откуда виден был весь зал.

Саша и Костя сели рядом.

Вначале Саша с таким увлечением разглядывал зеленые пальмы по краям сцены, стол, покрытый красным сукном, портреты и надписи на стенах, как будто впервые очутился а этом парадном зале и от изумления не может опомниться.

Впрочем, скоро Саша устал притворяться. Он зажал между коленями переплетенные пальцы и больше не поднимал головы.

Однако не он один испытывал сегодня тревогу, от которой в какой-нибудь час под глазами ложится синеватая тень.

Неспокойно было на душе и у Бориса Ключарева.