С тобой все ясно (дневник Эдика Градова)

Все понимает, ехидна. Во зверюга выросла! Я ее маленькую любил, "от двух до пяти". Такая милая дурашка была. А сейчас -все понимает.

Кто мог звонить?

Творческая группа, которую сколотила из старшеклассников Любочка, за три часа написала сценарий "Осеннего бала". Из них битый час спорили - для кого вечер? Один класс? Параллель? Девятый и десятый?

Или мелюзгу из восьмых тоже пригласить?

Решили: приглашаются все старшеклассники.

Пока писали сценарий, в пионерскую заглянул Женьшень. Покрутился, подул в горн, написал какую-то записку и положил перед Любочкой. Она прочитала, кивнула.

Я не Томка - ничего не понял. Но сердце у меня заныло.

Когда все расходились, Любочка меня задержала.

- Я рада, что ты наконец отыскался... двоечник. - Она улыбнулась. - А то я уже собиралась искать по детским комнатам. Милиции, разумеется...

- Получается у тебя? - спросил я. И подумал:

"Сейчас возьму ее за руку".

- Что получается?

- Все. С нами, - сказал я. И подумал: "Возьму за руку".

- Пока не очень. Юношей в вожатском добровольческом отряде почти нет. Ты почему не вступаешь? Ты же так горнишь...

Момент был упущен. Она явно думала уже о чем-то другом. Рука ее дотронулась до горна, в который недавно дул Е. Е. В другой руке, я видел, зажата была его записка. Глаза ее, как медленно гаснувшие прожекторы, смотрели мимо меня - куда-то в угол. И я увидел в ее взгляде грусть и нежность.

Или мне так почудилось?

Мне так хотелось дотронуться до ее руки!

Неужели он думает, что я клюну на его слова:

"Я рад, что ты заговорил, Градов..." Рано радуется!

Я не заговорил, у меня вырвалось. Своего слова я еще не сказал.

Я чувствовал, что сегодня что-то случится! Хорошее!

Дома - засургученный пакет. На мое имя.

"Совсекретно. Шеф вами недоволен. Информацию, об объекте Т-29 передайте завтра по 18-му каналу связи.

Операция "Осенний бал" намечается на субботу. Связь как всегда. Подробные инструкции через агента Б.".

Привет тебе, дневник! Я погнал к Андрею!

Назло всем врагам, во славу дружбы "Группа АБЭ"

воскресла в прежнем блеске. Ссора всем надоела. Мир, мир! Главное сейчас - не расшифроваться, а то ее постигнет участь КЮРа.

На радости я опять сбился на жаргон: "погнал"

и проч. Вчера мне от Риммы Николаевны за это досталось.

- Нравится тебе новый учитель литературы? - спрашивает.

- Ништяк.

Как она разгневалась! "Что за манера выражаться!

Что за дикие слова!" А если у нас все так говорят?

И конечно, забыла свой вопрос. У старших всегда так: им важно не что говорят, а как говорят.

А что новый учитель по литературе? Не знаю. Не разобрался еще. В "Группе АБЭ" мы о нем не говорим.

Я вышел из дому за час до начала и сразу в рощу, на Пушкинскую Полянку. Там разыгрался такой листопад, что даже небо пожелтело. Я лег на листья и слушал, как они меня засылают. Один лист упал на губы и черешком щекотал в носу, но я не шевелился.

Я думал о том, что сегодня у нас ОСЕННИЙ БАЛ, и я встречу там Любочку, и Андрея с Борей, и всех наших ребят. В шуршащей тишине опять соединились два столетия. И Пушкин прошептал мне:

Во дни веселий и желаний

Я был: от балов без ума...

Я стал думать, почему Александр Сергеевич так любил осень. А листья падали, шелестели, и я вдруг услышал строчку, которую знал всю мою жизнь и сам сегодня писал в зале, над сценой. Но я не увидел - услышал ее, шершавую, как падающий лист.

оЧей оЧарованье Ч-Ч

оЧей оЧарованье Ч - Ч

Вообще-то над сценой желтыми листьями мы прикнопили поначалу всю золотую строку: "Унылая пора!

очей очарованье!" Но Афанасий Андронович усек первую часть: "Что за унылое настроение? Это безответственно. Вы вступаете в пору расцвета, и я думаю, что..."

- Но это же Пушкин! - изумилась Любочка.

- Спасибо за подсказку. - Директор иронически посмотрел на старшую вожатую. - Я могу вам даже показать то место в хрестоматии, где это напечатано.

- Вот именно! - поддержал Андрей обе стороны сразу. - Вечно у этого Пушкина нелады с цензурой... - Босов полез снимать первые два слова. Любочка была в недоумении.

- Ты меня прости, Андрей... - начал было я, но он меня прервал.

- Ты тоже меня прости, Град ты мой. Но пусть Скафандр лучше редактирует Пушкина, чем срывает наш вечер.

Собирались ребята постепенно. У всех было какое-то тревожное и приподнятое настроение. По лестницам бежали разноцветные, как листья в роще, девчонки. Грозно и неудержимо перемещались группы десятиклассников.

А восьмиклассницы смеялись так громко, что музыку заглушали.

Весь вечер мы были втроем: Андрей, Борис и я.

Шейк танцевали вместе. Я из танцев признаю только шейк. Тому, кто его придумал, я бы какую-нибудь международную премию отвалил. Жалко, что ли? За такой танец! Вся школа ходуном ходила, и Афанасий Андронович опасливо косился то на нас, то на люстру, когда, заряженные ритмом, мы отплясывали.