С тобой все ясно

Анюта обиделась: "Все тебя так ждали..." Опять я не такой, как она меня смоделировала. Что поделаешь, ждали и в другом месте.

Наверное, в нашем классе еще что-то происходит.

Некогда замечать и записывать. Не знаю, надолго ли я застрял в микромире, но меня атакуют, таранят, бомбардируют элементарные частицы, как мишень в мощном синхрофазотроне.

Привет из микромира! Здесь интересно.

Письмо от отца.

Когда я был совсем маленьким, папа гулял со мной, и однажды мы зашли к кому-то в гости. Кажется, к тете Люсе. Я тогда еще под стол пешком ходил.

Но хорошо помню его первые слова: "Вот привел вам своего песика показать..."

Может быть, это нехорошо, но я и сейчас люблю его, как пес. И предан. И только нет у меня хвостика, чтобы вилять от восторга, - письмо!

"Я хочу, чтобы ты знал: мой дом, моя библиотека, все мое всегда открыто для тебя..." Спасибо, па!

Ах, папа! Какой ты добрый и щедрый. Дом, библиотека... Но я чувствую, что должно быть еще что-то, что открывают друг другу родные люди... (Прошу прощения, Евгений Евгеньевич, за стилистическое убожество с этим "чтоканьем" - сейчас не до того.)

Уже февраль. Значит, меньше чем через полгода мы встретимся. Как это будет? Вот куплю ошейник и поводок: "Покажи своему псу Москву..."

Что из этого может выйти? Ничего из этого не может выйти. Мне 16, а ей...

Не жениться же я собираюсь! Кажется, я совсем спятил. Если б сейчас наши девочки провели социологическое исследование "Уровень психической полноценности наших юношей", я знаю, в какую графу угодил бы...

"Нe дай мне бог сойти с ума..." Так, Пушкин, так.

Это смешно. Я понимаю, как это смешно. Обхохочешься.

Хваленая классика на сей счет хранит гробовое молчание.

Значит, так не бывает? Никогда и ни с кем так не бывало? Почему же со мной...

Один Пушкин, которого мы не поняли в восьмом классе, знал, что еще и не так бывает... В "Признании"

хотя бы:

Я вас люблю, хоть я бешусь...

Много болтаю. Думал: не объявить ли снова Дни Молчания? Но избрал себе другую меру пресечения.

Мера пресечения - В классе заточение!

Нет, до Андрея мне далеко. У меня вирши получаются как у графа Хвостова, выдающегося графомана пушкинских времен.

Дежурные, конечно, ворчат, что я, как последний зубрила, все перемены привязан к парте. Но я обещаю им помочь убрать класс после уроков. И дело в шляпе.

И пусть. И пусть ее профиль летит сквозь перемены по всем этажам. Без меня.

Я бы согласился на такое пожизненное заключение в классе. Но не дают.

- Градов, твои пионеры пришли...

- Скажи, что я химию сдуваю.

- Ты что, чокнулся? Вот так вожатый!

Вот так вожатый! Себе не принадлежишь.

Расквасил... Нет, так нехорошо. Я разбил нос учителю... Черт, все равно плохо! Правда, он смеялся, но снег, который он прикладывал к верхней губе, сразу становился красным. Пацанята наши совсем перепугались.

Да и у меня ноги примерзли к асфальту.

А началось так хорошо! Зима была на редкость снежная, но по всему видно, что скоро растает эта белая радость. Захожу в отряд, у них только что русский кончился. Дружный вопль: "В снежки!"

- Евгений Евгеньевич, - кричит Федя, - айда с нами! Вы берете всех остальных, а наша команда - Эдик, я, Градиху можем до кучи, потом этот...

Нас получилось меньше, и мы задумали хитрый маневр. С меня уже сбили шапку, и Федя малость пострадал, но мы упорно пробивались к кустам сирени, что густо торчат по-над забором. Мы хотели неожиданно нагрянуть с правого фланга, как вдруг... учитель и три девчонки - нос к носу! Вот тут я и...

- Ах ты паршивец, почемучка! - улыбаясь, бормотал Е. Е. - Ну что ж, игра есть игра. Будет и на нашей улице праздник... - Я видел, что он немного растерян, обычная невозмутимость его покинула. - Слушай, Градов.

Окажи услугу поверженному противнику - проведи за меня урок...

Меня бы и слушать не стали. Я же прекрасно знаю свой родимый 9-й "Б", который замирает только при грозных звуках могучего, как тепловозный гудок, голоса Ангелины Ивановны. Но я их перехитрил.

Пока бежал по двору, взбирался по лестнице, шел по коридору, мучительно соображал - как начать? Вспоминал: чего мы боимся на уроках литературы? Отвечать не по учебнику? Задавать вопросы? Спорить? Высказывать свое мнение?

Чепуха! Это как раз то, чего от нас требуют. Никто из тебя не тянет душу, думай - и руку вверх! Значит, мы ничего не боимся?

Как бы не так! Е. Е. за версту чует, если ты роман не прочитал к сроку.

Раз в четверть (всегда неожиданно) отбирает на проверку "Тетрадь раздумий о прочитанном", или "Пеленки", как мы ее называем. Там могут быть цитаты, короткие рецензии, рисунки и карикатуры, наброски сочинения, вопросы, случайные записи - кому как бог на душу положит. Наш словесник высоко ценит черновики, считает их "пеленками мыслей" (отсюда наше название тетради). Там только не может быть пустоты, "сверкающей белизны отсутствия мыслей", как выразился однажды учитель. А именно этим мы чаще всего и славимся.

"Ни дня без строчки, - настаивает Е. Е. - Прочитанной строчки.

Обдуманной строчки. Написанной строчки". Ему кажется, что мы должны работать регулярно.