Корницкий и сам не знал, откуда у него сегодня такое настроение: совсем не хотелось говорить серьезно даже о самых серьезных делах. Может быть, потому, что рядом с ним была Лазаревская. А Лазаревской, в свою очередь, было хорошо с Корницким. Она слышала о том, что этот человек еще совсем недавно заставлял трястись от страха полицаев и осадников. А вот теперь, такой простой и мирный, он идет рядом с нею и старается отвлечь ее внимание от мрачных мыслей, не придавая никакого значения всему тому, что говорили про нее на собрании.
- Давайте пойдем на площадь Свободы и там посидим в сквере, - вдруг предложил Корницкий.
Поля согласилась.
По Ленинской улице они вышли на площадь Свободы, повернули в сквер. Вскоре под их ногами зашуршали опавшие с деревьев листья. Этими листьями были покрыты и все скамейки. Каким-то неуловимым движением руки Корницкий смел листья наземь и пригласил Лазаревскую садиться. Некоторое время они сидели молча, прислушиваясь к ночным звукам.
Город понемногу засыпал. Только возле гостиницы "Европа" еще слышались голоса запоздалых посетителей ресторана. Продребезжал на повороте с Ленинской улицы на площадь Свободы последний вагончик конки. И все вокруг стихло. Одни лишь деревья еще перешептывались о чем-то своем засохшими и жесткими листьями.
- Вам не скучно со мной? - повернувшись лицом к Корницкому, оживленно спросила Лазаревская. - Почему вы молчите? Расскажите что-нибудь про себя. Про меня вы за последние два собрания все узнали. Даже и то, чего не было.
- Вы, Поля, снова возвращаетесь к старому! - промолвил Корницкий с каким-то упреком в голосе. - Сказать по совести, я очень не люблю людей, которые часто стонут или выхваляются честностью или, что еще хуже, своей необыкновенной отвагой. Я знал одного человека, который своей собственной рукой написал в автобиографии, что он совершил героический поступок, убежав из полиции. Если никто не хвалит, так надо, думает несчастный, самому себя похвалить...
- Вы рассказываете не про людей, а про каких-то хамелеонов, - тихо заметила Лазаревская. - Но для них у нас погода неблагоприятная.
- Ничего, они умеют приспосабливаться и прикидываться, рассчитывая на доверчивость и простодушие многих людей. Природа, как известно, не терпит пустоты. И там, где мы ослабляем свои позиции, их неминуемо занимает враг. Сказать правду, мне очень понравился накал, с каким выступали многие комсомольцы на собрании. И они воевали не за свои личные интересы, а за вас, Полина. Даже тот же Яшка Бляхман! Может, получилось это грубовато, не так, как надо... Да лихо с ним! Мы свои же люди, как сказал Маяковский...
Через неделю они снова встретились в сквере. День был солнечный и удивительно теплый для такой поры года. Уже почти все листья осыпались с деревьев и пышным пестрым ковром покрывали траву и аллеи. Лазаревская, которая чуть запоздала, еще издали увидала, что Корницкий уже тут. Но он был не один. Рядом с ним сидел человек в черном бобриковом пальто и в черной кепке. Когда Лазаревская подошла ближе и поздоровалась с Корницким, человек в бобриковом пальто внимательно оглядел ее с головы до ног серыми невыразительными глазками через холодные стекла очков и сразу же встал. Нос у него был какой-то коротенький, точно обрубленный, а голос чуть сиплый.
- Я, Антон Софронович, все не верю, что вы передумаете, - протягивая узкую длинную ладонь, поспешно заговорил он. - Наша общественность должна знать про героические дела партизан. Учтите, что в Белоруссии уже не восемнадцать процентов грамотных, как было до революции, а больше шестидесяти. Есть теперь кому читать. До свидания!
- Бывайте, - кинул ему сухо одно слово Корницкий. И, когда Лазаревская, проводив взглядом долговязую фигуру незнакомого ей человека, села, заговорил оживленно: - Давайте, Полина Федоровна, уйдем отсюда. Я боюсь, что этот человек еще раз сюда вернется.
- А кто он такой?
- Журналист один.
- А что ему от вас надо?
- А я и сам еще хорошо не разобрался, - попытался отшутиться Корницкий и тут же перешел на серьезный тон: - Хочу распроститься с вами до вечера. Перед нашим свиданием ко мне заявился один из моих партизан. Живым вырвался из когтей дефензивы* и сегодня ночью перешел границу. Надо ему помочь поскорее уладить дела, устроиться и отдохнуть... А вечером давайте сходим в театр на "Кастуся Калиновского". Билеты уже у меня в кармане.
* Дефензивы - польская тайная полиция.
В первую минуту Лазаревскую обидел такой внезапный поворот дела. Но взгляд Корницкого был такой открытый, что она не выдержала и сказала:
- Делайте, Антон Софронович, как вам надо... Я тоже еще не видела "Кастуся Калиновского".
- Ну вот и хорошо! - заспешил Корницкий. - Только не обижайтесь. Знаете, обстоятельства часто вынуждают человека делать не так, как он записал это в своем распорядке дня.