С тобою рядом

Изо дня в день Корницкий готовил своих людей к встрече с врагом. Каждый человек из его боевой группы должен был знать все виды отечественного и трофейного оружия, многие способы взрывов и закладки мин. Главная же их задача - подрыв вражеских эшелонов, мостов, казарм, складов с боеприпасами и горючим. Для этого потребуется много взрывчатки. Корницкий приказал подготовить шесть грузовых парашютов для спуска тола. Все, казалось, шло хорошо, покуда не началась посадка в самолет. Летчики погрузили один мешок, другой, третий и решительно загородили дорогу четвертому. Антон Софронович тем временем разговаривал неподалеку с Полиной Федоровной и Осокиным, которые приехали его проводить. Услышав спор, он нетерпеливо крикнул:

- Что там за шум, Князь? Нельзя ли потише?

- Тише нельзя, товарищ командир! - возбужденно закричал Мелешко. Летчики выкинули назад три парашюта с толом.

Корницкий моментально забыл про жену и про Осокина. Его словно грозовым вихрем понесло к чуть приметному проему дверей самолета, возле которых застыла кряжистая фигура бортмеханика.

- Вы почему выкидываете наш груз? - свирепо закричал Корницкий.

- Мы не выкидываем, Антон Софронович, а просто не пропускаем. Самолет и так уже перегружен.

- Позовите сюда своего командира.

Командир подошел к Корницкому и начал доказывать, что больше мешков они брать не будут - не могут.

- Мы, Антон Софронович, и так взяли критическую нагрузку. Понимаете? Правда, ее можно увеличить еще за счет, например, горючего или ваших людей. Но на это ж мы не согласимся: ни я, ни вы. Горючее необходимо, чтоб нам вернуться назад, а все ваши люди, видать, потребуются там. Повторяю, что мы не можем принять на борт ни одного лишнего килограмма.

- Ага, понял! Как говорят, не куется, так плющится, - вдруг почему-то легко согласился Корницкий. - Товарищ Мелешко!

- Я тут, товарищ командир.

- Берите эти три парашюта и немедленно отправьте на склад. А хлопцам скажите, чтоб прощались со своими близкими и товарищами. Они их ждут возле ворот...

- Так, това...

Князь хотел сказать, что хлопцы попрощались уже давно и теперь около ворот их никто не ждет, но легкий толчок Корницкого заставил его прикусить язык.

А дальше случилось вот что. Как только грузовик с тремя непринятыми на борт парашютными мешками отъехал на полсотню метров от самолета и остановился, Князь подвел к нему всю группу десантников. В темноте послышался треск разрываемой ткани и приглушенный голос Корницкого:

- Набирай, кто сколько может, в карманы или за пазуху!..

Когда к ним подошел Осокин с Полиной Федоровной, почти весь мешок был опорожнен. Корницкий приказал Мелешко вести людей на посадку.

- Антон Софронович, - взявши Корницкого под руку, заговорил Осокин, береги себя, очень тебя прошу.

Корницкий весь ощетинился:

- А что, Петр Антонович, Полина не могла сказать мне об этом сама?

- Я тебе говорила тысячу раз. Не о себе я думаю, а о наших детях...

- А о ком я думаю?

- Коли б ты о них думал, так делал бы по-другому...

Голос у Полины Федоровны задрожал от обиды. Она была готова заплакать. Петр Антонович вмешался с грубоватой ласковостью:

- Стихните вы, шершни! Целуйтесь, как молодые, и надейтесь на самое лучшее. Тогда худое за сто верст будет от вас утекать. Ну-у?!

Полина Федоровна первая и с какой-то лихорадочной поспешностью прижалась к мужу, обеими руками обняла его за шею. Но губы ее были холодные и твердые, какие-то чужие...

Согрел в минуту расставания только Осокин. Он еще сохранил в себе силу и тепло. Теплыми были его пропитанные табачным дымом усы, теплым был и слегка хрипловатый голос:

- Держись там, Антоша... А за детьми мы тут доглядим.

В ЛЕСНОЙ ТИШИ

На северо-восток от известного в Белоруссии озера Выгоновского раскинулись так называемые Пашуковские леса. Тут гордые вершины вековых дубов, елей и сосен, кажется, разговаривают с самим небом. В низких местах пущи, в мокрых ее впадинах, разросся ольшаник и осинник. Летом это необъятное зеленое море тихо позванивает или ласково шепчется над твоею головою листьями, зимою глухо стонет и скрипит застуженными голыми ветвями. Неуютно и неприветливо зимой в лиственном лесу. Редко тут услышишь цокот белки, веселый посвист синицы.

Совсем по-другому чувствуешь себя зимою в вечнозеленом еловом или сосновом бору. То пролетит рыжей молнией с дерева на дерево белка, то рачительный лесной надзиратель - стрекотун-дятел, засунув в щель сухой осины сосновую шишку, хлопотливо молотит ее острым клювом, доставая зерна. То промелькнет, как серая тень, промеж деревьев трепетная коза, чтобы тут же исчезнуть в молодой березовой заросли.