С тобою рядом

Бывает порой, когда после долгих недель духоты и зноя загораются на далеком вечернем небосклоне трепетно мерцающие зарницы. И все тогда настораживается вокруг, притаившись в неподвижном и горячем воздухе: и хаты, покрытые соломенными крышами, и густые шатры приусадебных деревьев. Не шевельнется, не прошепчет в напряженном торжественном ожидании грозы ни один лист, ни одна травинка. Гаснут в окнах самые запоздавшие огни, чернота ночи становится еще гуще, чтоб более ярко заиграли в небе трепетные грозовые сполохи. Утомленный дневной работой засыпает в своей постели человек, пока его не разбудит грохочущий, как пушечный выстрел, удар молнии. Вскакивает человек с постели и прислушивается к тяжкому и гулкому шуму дождя за глухими стенами хаты, к удаляющимся громовым раскатам. И как все переменилось вокруг! Как тревожно во весь голос гудит и шумит старый клен!

Корницкого разбудил теперь не раскатистый грохот боя, а мучительно жгучая тишина. В первую минуту он даже и не понимал, что с ним произошло. В глазах его еще продолжали мелькать, словно молнии далекой грозы, зеленоватые вспышки. Вокруг были темень и глухая тишина. Потом он начал замечать какие-то неопределенные очертания черных деревьев, белые фигуры, которые быстро, но совершенно бесшумно, словно тени, перебегали от одного комля дерева к другому. Кто-то осыпал лицо Корницкого студеной колючей пылью, которая сразу стала мокрой. Так это ж снег! Снег, на который его обрушил взрыв толового заряда. Но почему не слышно выстрелов, а только видны вспышки? И огонь вспыхивает с ним рядом, даже над его головою! Неслышимый, но горячий огонь боя!

Корницкий рванулся, чтоб встать. Первое, что он почувствовал при этом движении, была нестерпимая боль, которая пронизала его насквозь. Корницкий чуть снова не потерял сознание. Но уже кто-то приподымал его за плечи. В эту минуту где-то за деревьями взвилась вверх ракета, и при ее синеватом свете Корницкий узнал склоненное над ним и беззвучно шевелящее губами лицо Мишки Голубовича. Тот был почему-то без шапки, светлые пряди его волос мельтешили перед глазами Корницкого. Вдруг Мишка, словно его обожгло огнем, содрогнулся и поднес к лицу ладонь правой руки. Вся она была в крови. Тогда Мишка повернулся к зарослям и с покривившимся в немом крике лицом кого-то позвал. Корницкий хорошо понимал это движение. Так зовут на помощь, когда надо вынести кого-нибудь из-под огня. И по тому, что к ним подбежал только один человек, Корницкий догадался, что бой еще не кончился. Он не услышал собственного голоса. Он снова увидал в темноте зеленоватые вспышки и весь затрясся от лютой злости.

- Постойте!.. Вперед! Вперед! За Родину... Бей их, гадов!

Его осторожно снова опустили в снеговой окопчик. Превозмогая невыносимую боль и слабость во всем теле, Корницкий поднял голову, чтоб следить за боем. Вспышки выстрелов, своих и чужих, мелькали уже впереди, то усиливаясь, то исчезая на короткий момент совсем.

- Вперед... Режьте поганых...

Вдруг у него заболела шея, и он попробовал сесть. Но что-то его не пускало, держало, словно клещами на дне окопа. Он уже не чувствовал правой руки, холод колючими иголками полз по ней и подымался все выше и выше. Скоро холод дойдет до груди, доберется до сердца, и тогда конец, тогда все станет безразличным: и эти вспышки огня, и чистый блеск звезд, что нависли над вершинами деревьев, и Надейка, и Анечка, и Полина Федоровна... На какой-то короткий момент перед ним встал теплый солнечный берег Черного моря, шум волн и легкие фигуры его детей. Они идут по мокрой гальке вдоль белоснежной полосы прибоя. Все четверо - семья, теплота которой согревала Антона Софроновича, где бы он ни был. Тогда они уговорились, что будут приезжать туда на отдых каждое лето... Уговаривались, не зная, что их ожидает впереди...

- Бей их, гадов... Бей...

Он уже не помнил, что кричал дальше. Горячая истома жгла его тело, туманила голову... Кто-то то приближался к нему, посвечивая электрическим фонариком, то отдалялся...

А той порой Мишка Голубович, который во время взрыва был неподалеку от Корницкого, почувствовал, что и его самого придавило к мерзлой земле горячей воздушной волной. В ушах у Мишки все звенело, руки тряслись и никак не могли нащупать автомат. На один миг Мишке показалось, что автомат у него вырвало вместе с руками. Где-то рядом лежал невидимый в темноте Хусто Лопес. Не помня себя, Мишка дико закричал в грохоте выстрелов:

- Хусто! Хусто!.. Командира убило!..

- Дурьяк! - послышался из темноты приглушенный голос Лопеса. - Зачьем паник?