С трех языков. Антология малой прозы Швейцарии

Ламбле шел первым. Вдруг он взмахнул рукой, подзывая других, и указал на землю. Там, у дубового ствола с последним наполовину отрубленным суком лужей растеклась кровь. И рядом топор, рукоятка в крови, уже засохшей. Топор узнали сразу. Отсюда и до прогалины, где обычно оставляли корзины, тянулся кровавый след. Ни корзины, ни куртки Фавра там не нашли. Видно, он остановился на минуту, присел на опавшую листву: тут еще лужа крови натекла. Дальше видны капли, где чаще, где реже, местами их вовсе не было, след терялся, а ветер так и гулял по лесу, и грабы роняли с вершин лист за листом. Но мужчин было четверо, и вот двинулись они, шеренгой, в пяти-шести шагах друг от друга, то останавливались, то собирались в круг, расширяли его мало-помалу, пока кто-нибудь не звал: «Сюда!» И они сходились вновь. Ведь они поняли уже, как надо искать, и точно знали, что найдут его. Сколько бы времени ни прошло, но не так уж много крови в человеке. «С такой раной, да заблудившись, не мог он далеко уйти», — думали они.

Вот так и вышло, что впервые история этой смерти была написана кровью на черной лесной земле. Беда случилась ночью. И надо знать, какова ночь в лесу, под затянутым ноябрьскими тучами небом. Ни звезды, ни лунного луча, тьма кромешная, рук своих не видать, двигаться можно лишь на ощупь, как слепой в беспросветном мраке. И ведь он едва шел. Должно быть, подволакивал за собой ногу, оставляя след на голой, влажной от дождя земле. Ковылял на одной ноге от ствола к стволу, опирался о них руками и, пока не угас вечерний свет, медленно двигался в верном направлении, но опустилась тьма, он сбился с пути, закружил по лесу.

Четверо мужчин достигли зарослей ежевики, ее невысокие кусты и зимой оставались зелеными. Здесь они наткнулись на брошенную корзину, рядом валялись пустая бутылка и краюха хлеба. Чуть поодаль нашли они шапку, за ней повязку, черную, заскорузлую от крови. Кусты кругом изломаны, на колючих ветвях повисли лоскуты рубахи. Тут он падал, поднимался и долго плутал, оставляя кровавые следы, все более и более обильные. Повязка, видно, слетела, а шипы у ежевики длинные, острые. Должно быть, он руками хватался за кусты, волок сквозь них ногу, и шипы вонзались в рану, раздирали ее. Сколько же надо силы, чтобы выбраться отсюда?

Он выбрался.

И снова Фавр оказался на прогалине. Чаща расступилась, колючие заросли сменил ковер опавшей листвы. Дубы здесь древние, кроны у них раскидистые, и стоят они реже. Теперь двигаться ему было не так тяжело, петлял он меньше, но кровь все лилась, и останавливался он все чаще. Видно, устал и совсем измучился. И раненую ногу больше не мог он держать на весу, тащил волоком: след стал непрерывным, и больше они его не теряли.

И привел след к оврагу. Его и днем-то заметить трудно, разве только к самому краю подойдешь. Ночью же ничто не предвещает опасности. На ровном месте земля внезапно расступается, словно уходит из-под ног, и отпрянуть невозможно. Впрочем, обрыв не столь уж крутой, и на здоровых ногах выбраться из оврага не так трудно. Но раненому, и на одной ноге!.. Четверо мужчин упорно, круг за кругом, шли по следу.

И вот, как это случается темной ночью или бывает со слепыми, они ощутили незримую угрозу (словно шум ручья предупредил о ней). И почудилось то, чего они желали: будто след, минуя обрыв, тянется вдоль него. Но Фавр случайно отступил от края. Чуть дальше, у самого крутого склона осталась на рыхлой земле глубокая вмятина от каблука. Здесь он упал, на спину или ничком, и съехал по скользкой глине: гладкий сизый след остался на откосе. А внизу оказалась площадка, небольшой уступ. На нем Фавр удержался.

И отсюда он силился выбраться. Кровь, снова кровь, словно он нарочно разбрызгал ее повсюду: так сбрызгивают водой белье перед глажкой. Кровь и отчетливые отпечатки рук на мягкой жирной глине, и углубления от всех пяти пальцев. Он ладонями нащупывал склон, пальцами впивался в него, подтягивался выше, упирался коленями в отвоеванный кусочек земли и все повторял сначала. Но тщетно. Фавр срывался, поднимался снова и снова съезжал к уступу. Видно, долго он так упорствовал: склон сделался точно полированный. При последней попытке Фавр слетел с уступа и уже не скользил, но быстро катился вниз. За уступом оказался первый крутой откос из песчаника, а ниже осыпь, поросшая длинными стеблями хвоща, за них только и мог он уцепиться.

Много повидали эти мужчины, но тут их огрубевшие сердца дрогнули. Не сразу решились они подойти, поняли, что найдут там. Прежде спустились на самое дно оврага, оттуда поднялись на откос и побледнели. Хвощ кругом вырван с корнем. Фавр катился по осыпи и удержаться мог лишь за длинные стебли. Он горстями хватался за них, но все они оставались в его руках. Надежда на спасение жила, пока оставался последний куст, вот и он поддался, стебель за стеблем. Тогда, наверное, Фавр закричал…