С царем и без царя

7. Равным образом отменяется титулование офицеров «ваше превосходительство», «благородие» и т. п. и заменяется обращением «господин генерал», «господин полковник» и т. д. Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов и в частности обращение к ним на «ты» воспрещается. И о всяком нарушении сего, как и о всех недоразумениях между офицерами и солдатами последние обязаны доводить до сведения ротных комитетов,

(Настоящий приказ прочесть во всех ротах, батальонах, полках, экипажах, батареях и пр. строевых и нестроевых командах)».

Впоследствии мне совершенно случайно удалось узнать от лица, проезжавшего в 1905 году через Красноярск, что он там видел и даже захватил с собою такой же приказ Совета солдатских депутатов 3-го запасного железнодорожного батальона. Найдя его в своих бумагах и сличив с приказом № 1, он обнаружил, что приказ Совета солдатских и рабочих депутатов является не чем иным, как дословной копией с приказа 1905 года.

Когда Гучков и Шульгин покинули императорский поезд, они были приглашены зайти в поезд Рузского. Пробыв там некоторое время, они уехали обратно в Петроград. И только после их отъезда императорский поезд отошел на Могилев, куда прибыл к вечеру следующего дня, 3 марта.

Когда все было готово к отправлению, я зашел в купе Его Величества спросить разрешения двинуться в путь. Государь выразил свое согласие и сказал: «Как только мы тронемся, придите ко мне». В это время Его Величество написал своему брату великому князю Михаилу Александровичу телеграмму, посланную в пути со станции Сиротино:

«Его Императорскому Величеству Михаилу. Петроград.

События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Останусь навсегда верным и преданным братом. Возвращаюсь на Ставку и оттуда через несколько дней надеюсь приехать в Царское Село. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине. — Ники».

Как только поезд двинулся со станции, я пришел в купе государя, которое было освещено одной горевшей перед иконою лампадой. После всех переживаний этого тяжелого дня государь, всегда отличавшийся громадным самообладанием, не был в силах сдержаться: он обнял меня и зарыдал… Сердце мое разрывалось на части при виде столь незаслуженных страданий, выпавших на долю благороднейшего и добрейшего из царей. Только что пережив трагедию отречения от престола за себя и сына из-за измены и подлости отрекшихся от него облагодетельствованных им людей, он, оторванный от любимой семьи, все ниспосылаемые ему несчастья переносил со смирением подвижника… Образ государя с заплаканными глазами в полуосвещенном купе до конца жизни не изгладится из моей памяти.

Я просил государя разрешить мне оставаться безотлучно при нем, в каких бы условиях он или его семья ни находились, что государь мне обещал.

Затем я счел долгом коснуться вопроса о необходимости царю с семьей покинуть пределы России. Отрицательный его ответ на это предложение показал, как горячо он верил в русский народ и как беспредельно любил свою Родину.

В этот день государь занес в свой дневник: «В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого… Кругом измена, и трусость, и обман…»

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Хоть убей, следа не видно.

Сбились мы… Что делать нам?

В поле бес нас водит, видно,

Да кружит по сторонам.

Пушкин

Как в людях многие имеют слабость ту же:

Все кажется в другом ошибкой нам.

А примешься за дело сам —

Так напроказишь вдвое хуже.

Крылов

1

Возвращение государя на Ставку после отречения * Первые шаги захватчиков власти * Генерал Алексеев

3 марта днем на одной из остановок по пути к Могилеву в императорский поезд вошел Базили, директор дипломатической канцелярии при штабе Верховного главнокомандующего. Командирован он был генерал-адъютантом Алексеевым под предлогом представления на утверждение Его Величеством проекта извещения наших союзников об отречении государя императора от престола, на самом же деле был послан от штаба разведчиком — для выяснения отношения государя к чинам Ставки.

Его разговоры во время довольно длительного пребывания в моем купе обнаружили, что ввиду совершенно неожиданного поворота дела на Ставке царила полная растерянность среди носителей присяги в их собственном толковании: вместо чудившихся их воображению лавров, венчавших, по преданиям истории, устроителей удачных переворотов, они очутились у разбитого корыта, поддерживаемые исключительно главнокомандующими армий и флотов.