С царём в Тобольске

Зима с каждым днем давала о себе знать. Морозы усиливались, снежный покров все глубже и глубже окутывал землю. Семья бывшего царя, да и сам Николай II уже перестали гулять без пальто, но кутаться они не кутались. Дочери гуляли в коротеньких меховых кофточках, а Николай II в полковничьей шинели. Пилка дров продолжалась по-прежнему, лишь иногда она сменялась сгребанием снега с крыльца и с дорожки.

— Такими лопатками неудобно работать, — как-то сказал я, заметив, как Мария Николаевна сгребает снег со ступенек крыльца какой-то сломанной лопаткой.

— Другой лопаты нет. Прикажите выдать, — ответила она.

— Почему же вы не скажете дворецкому? Плохо он заботится. Вероятно, думает, что для вас и этой достаточно… Не находит вас серьезной работницей.

— Я люблю эту работу, но снегу мало, — отвечает княжна.

В это время к нам подошла Ольга Николаевна, которая вместе с Николаем ходила по двору. Мы поздоровались.

— Однако я ожидал более суровых морозов, — заговорил Николай Александрович.

— Настоящая зима еще впереди, — заметил я.

— Тогда какой же зябкий здесь народ! Как рано начинает кутаться в шубы. Почти все ходят в шубах. Как же оденутся они, когда будет еще холоднее?

— Так же, как и теперь, — отвечаю я. — Сибиряки — народ практичный, они не боятся морозов, но не любят и не выносят переходной сырой погоды весной и осенью. В это время легче всего простудиться.

— А что это за народ появился в городе? — спрашивает одна из княжон.

Выражаю недоумение, о каком народе говорит она.

— Разве вы не заметили? По улице мимо наших окон стали проходить в каких-то странных белых и серых костюмах мехом наружу.

Княжна, оказывается, говорит об остяцких кухлянках из оленьих шкур, в которые стали облачаться тоболяки. Такие костюмы можно наблюдать и у самоедов, и у эскимосов, и у якутов. Объясняю ей, что никакого нового народа в городе нет, и выражаю удивление, что княжна не видала в иллюстрированных хрестоматиях архангельских самоедов, изображенных в таких нарядах.

— Почти во всех хрестоматиях такие костюмы можно видеть. Разве вам не объясняли?

Княжна смущенно молчит. Рассказываю, из чего сшиты эти, каковы их преимущества.

Вы много путешествовали? — вмешивается Николай.

Отвечаю ему, что был я и за границей и искрестил почти половину Сибири и- Забайкалья.

— Когда же вы успели везде побывать?

— Судьба, если можно так выразиться, бросала меня в разные концы. Да и любопытство играло немалую роль, — отвечаю я. — Собственно путешествовать-то мне приходилось мало, больше работал.

— Какая же работа у вас была?

Пришлось коротко перечислить свою работу и места, где я бывал.

— Богата и разнообразна Сибирь. Я тоже когда-то проехал по Сибири. Красивые места. Громадные леса, дикие. Вы охотник? Ходили на зверей?

Я рассказал, как однажды напал на меня медведь в совершенно дикой местности, и, имея при себе только револьвер, мне все же удалось отстреляться и обратить его в бегство. Было ли у меня хорошее «повествовательное» настроение в это время, но дочери Николая с большим вниманием слушали мой рассказ, а через несколько дней Николай даже спросил через князя Долгорукова, нет ли у меня напечатанных описаний моих путешествий.

Сибирская природа, по-видимому, производила хорошее впечатление на царскую семью. Они часто расспрашивали меня о ней. Их глаза привыкли к мягким, ласкающим картинкам юга. Русская династия почти не интересовалась севером России. Ежегодно она или путешествовала за границу, или в Крым и на Кавказ. Очутившись поневоле в Тобольске, куда, конечно, никогда бы она не заглянула и даже знала бы о нем только понаслышке, теперь сама наблюдала особенности суровой природы.

Сибирь — моя вторая родина. После четырнадцати лет одиночного заключения в Шлиссельбургской крепости и после целого года путешествия по сибирским тюрьмам и этапам под суровым конвоем я очутился на свободе в Вилюйске в конце февраля. Несмотря на суровые морозы, в это время солнце дольше держится на горизонте, а краски его до того разнообразны, нежны и прихотливы, что я целыми часами любовался чудным небесным сводом, и должен сознаться, что в первый раз так глубоко полюбил северную природу, и почувствовал к ней близость, и начал изучать ее и учиться на ней. Понятно, что при встречах с семьей Николая темою нашего разговора часто была Сибирь и ее природа. Как мало знали они ее! Как мало интересовались они ею прежде! Их представления о Сибири мало чем отличались от представлений о ней итальянских красавиц, которые думают, что в сибирских городах по улицам бегают волки, медведи, что в Сибири вечный снег и морозы.

Николай Александрович неоднократно под влиянием этих рассказов и разговоров повторял свою просьбу о прогулке за город, и каждый раз приходилось отказывать ему в этом.

— Вам нечего бояться… Вы думаете, я решусь убежать. Назначьте конвой… — говорил он.

— Я уже вам объяснил, что с этой стороны менее всего препятствий…

— А если мы сами возбудим ходатайство перед правительством?

— Пожалуйста. Разве я вам делал какие-нибудь препятствия в этом отношении?