С. У. Д. Три неоконченные повести

На дороге стояли лошади, запряжённые в сани, густо дышали паром – пар по краям их ноздрей вмиг сопливился, застывал, становился инеем. Возница, темнолицый мужичонка с зоркими, посаженными близко к переносице, совиными глазками, завидев Андрея, шумнул:

– Сюда бежи, барин! Ужо мы тебя вызволим!

Когда Андрей подбежал и сел в сани, мужичонка тронул поводья.

– Нооо, черти! Пшлии! Теперь уж ты, барин, не бойся, спасся. Но в тулупчик-то залезь, не то озябнешь.

Возле деревни сани остановились. Послышались пьяные голоса.

Это были те двое господ, которых Андрей вчера выгнал из дома.

– Ну что, брат? Погорел? – весело осведомился длинный, сутулый, с вытянутым лошадиным лицом, с рыжей взъерошенной шевелюрой и рыжей же куцей бородёнкой. – А я тебе говорил: с народа станется. Мою-то усадьбу в Яблонях спалили месяц назад. А какая усадьба была… Не знаешь, какую ещё подлость от этого проклятущего народа ждать. Теперь вот в гостинице в Воронове вынужден приживаться, но и там мужик волком смотрит. Это у вас здесь, в Лимоновке, тишь да гладь была до поры до времени, и то потому что глухомань, но вишь – и сюда тоже дошло. Двигайся, шельмец, чего разлёгся, как на пиру. Всё, пиры закончились!

Андрей подвинулся, и те оба влезли на сани.

– Ну, теперь мы с тобой, братец, и поквитаемся, – сказал губастый крепыш, с окладистой и пышной бородой. – В ближайшем леске. Эй, мужик, трогай!

– Слушлуюсь, барин, – пробормотал мужичонка и стеганул коней.

Невесть откуда подлетела ворона и села ему на плечо. Гаркнула во весь свой разинутый клюв истошно пять раз: «Каар! Ка-а-ар! Ка-а-ар! Ка-ар! Кааааар!».

Андрей бессильно зажмурился, пока в ушах не смокло это гулкое и страшное, выворачивающее душу наизнанку, карканье. А когда всё затихло, смахнул заиндевевшие слёзы, снова открыл глаза и как проснулся.

«Странно как», – подумал он. Рядом с ним, крепко держа его руки, сидели те двое, но без бород и точно помолодевшие. Ровно, еле-еле слышно гудел звук мотора, а в окна стеной бил проливной дождь.

С переднего сиденья на Андрея смотрела Маша.

– Очнулся? – её заплаканное лицо немного оживилось. – Потерпи, Андрюшка, мы скоро, потерпи!

За рулём машины был Серёга. Андрей сразу узнал его по чернявой до жирного блеска со смоляными кудряшками голове.

– Не тревожь его! – прикрикнул Серёга на Машу. – Ему молчать надо, я слышал, и не думать ни о чём. На разговоры и мысли силы тратятся тоже.

– Что со мной? – спросил Андрей, нащупав на своём животе что-то липкое. И тут же боль пронзила всё тело.

– Ничего, Андрюха, всё хорошо, – ответил кто-то словно бы откуда-то издалека.

– Кровь у него опять хлыщет, – добавил другой голос так тихо, что почти беззвучно.

– Холодно мне… – прошептал Андрей, и его глаза заволокло едким, непроглядным туманом.

Глава III

В сумрачном кисельно-голубом свете раннего осеннего утра его взгляд выхватил розовые яблоки на Светкиной пижаме, маленькие кремовые пуговицы (три из них были пришиты белыми нитками, две – чёрными), ярко-коричневого цвета родинку чуть ниже левой ключицы, дурацкий маникюр с неаккуратно нарисованными зайцами…

В рту ощущался сильный привкус горечи. А в уме промелькнуло: «Чёрт бы побрал эту Светку вместе с её лимонным пирогом!» Но Андрей на этот раз не спешил доверять себе: он отсёк эту мысль, как чужую, точно и не ему принадлежащую, а кому-то другому. Отчего-то он ясно осознавал свои мысли и хорошо всё помнил.

На память ему пришло лицо Светки, когда она резала лимоны для начинки – он давно заметил, что нож в её руке придавал лицу недоброе, опасное выражение. Ещё вспомнилось, как потом, вечером, она стояла перед зеркалом, хмурилась и ныла ему что-то про первые морщины…

Андрей усмехнулся про себя: в его уме будто бы жили двое, и были две памяти. Одна память – какая-то механическая, действующая на автомате, неживая, воспроизводящая образы всё равно что заезженная пластинка – всё то же самое, по кругу. Другая же была яркая, глубокая, дышащая свежестью, живая.

Они так отличались друг от друга, что Андрею не составляло труда отделять их от себя и, словно одежду, рассматривать, примерять и выбирать, что стоит надеть, а что лучше не надо.

«Сейчас я поверну голову, и у Светки не будет головы», – подумал он, на что одна его память ужаснулась, а другая лишь весело рассмеялась.

Андрей внимательно рассмотрел одно и другое, примерил и выбрал ту, что смеялась. Смеяться приятнее. А затем смело повернулся к Светке.

Её голова была на месте. Раскиданные по подушке светлые волосы, милое, симпатичное личико с чуть вздёрнутым носиком, полными юного очарования губками, длинными тёмными ресницами и выражением во всём тёплого сонного блаженства.

Он приподнялся и легонько поцеловал её ярко-коричневую родинку чуть ниже левой ключицы. Будить не хотел. Но Светка сразу проснулась.

– Ты чего? – пролепетала она.

– Ничего. Люблю тебя.

– Давненько я от тебя такого не слышала… А после вчерашнего и не ожидала услышать.

– Да?

– Да. Ещё чего скажешь?

– Скажу, что ты очень красивая. Смотрю на тебя и радуюсь.

Светка взглянула на него удивлённо и игриво.