С улыбкой хищника

Мужчина думал, и мысли его Александр мог видеть. Александр не мог это объяснить. Он посмотрел на Мора и увидел, что цвет рубашки стал черным, позади него появились мрачные тени, тянущиеся своими страшными, искривленными руками к телу, лежащему на кровати. Александр посмотрел в глаза Мора, но вместе ожидаемого синего цвета, он увидел светло-голубой, почти прозрачный оттенок. Видимо, цвет его глаз менялся, в зависимости от смерти человека – то он становился огненным, то приобретал цвет голубого неба. Он не мог увидеть мысли Мора, но глаза его были наполнены бурей переживаний, возможно, он так же, как и сын этой покойной женщины, не желал ей смерти. Мысли же молодого человека, присевшего на уголок кровати, где покоилось тело, Александр видел насквозь. Он услышал: «Она отмучилась … Но жизнь ведь не окончена, она продолжается … только без нее. Почему?! Это несправедливо и жестоко. Всю жизнь она учила детей, помогала им стать людьми, научила их видеть в мире прекрасное … Почему?! Почему она? За что?! – в душе молодого человека кипела ненависть, покрывающая страдания. – Она любила жизнь и умирать не хотела. Она цеплялась за любую надежду, которая могла бы ей подарить хоть одну лишнюю минуту жизни. Нет, лишних минут жизни не бывает, каждая минута дорога и ценна. У бога нет лишних минут жизни. Почему Бог не дал ей еще годы жизни, а отнял ее у меня. Я не хочу, чтобы она уходила! Жизнь отвергла ее, она стала не нужна жизни, не нужна Богу. – Он с ненавистью продолжал рассуждать. – Я презираю жизнь, и все, что с ней связано … Бога нет для меня, ибо нет справедливости, нет милосердия. Ты жесток! Ты слышишь меня! Ты жесток!!!»

Возбужденная горем душа молодого человека терзалась и страдала. Он искал ответа, и терялся между жизнью и смертью. Для него их не существовало. Он хотел лишь одного – вернуть к жизни родную и любимую мать. Но понимал, что весь трагизм заключался в том, что совершить обратное невозможно – человеческая жизнь может лишь закончиться. Человеку дан путь лишь вперед.

Неожиданно зазвонил телефон, расположенный на журнальном столике. Это вывело молодого человека из тяжелых мыслей. Он поднял трубку.

– Как твоя мать? Ты сделал укол? – спросил женский голос.

Это была врач, она знала о тяжелом положении, и последнее время наведывала старушку. Это от врача он узнал, что жить его матери осталось меньше суток.

– Как она, почему ты молчишь? – настаивал женский голос.

– Она… она … – он хотел сказать умерла, но не смог. Его голосовые связки были скованы внезапно возникшим спазмом. Он присел, хотел вымолвить «она умерла», но спазм связок еще крепче сжал горло, от душевных мук глаза потяжелели, но слез еще не было. Наконец, он собрал все физические силы и с усилием выдавил:

– Она умерла.

Женщина начала что-то лепетать, но он не слышал ее слов, так как положил трубку. Он не мог ни говорить, ни слушать. Это горе касалось только его. Чужой человек никогда не поймет, не прочувствует его горе, так, как его чувствовал он. Теперь в этом мире он был один, умер его самый родной человек, умер тот, кто единственный называл его ребенком, независимо от возраста, ибо для матери ее дитя будет всю жизнь ребенком. Теперь он перестал быть ребенком, потому что тот, кто мог это сказать, умер.

Внезапно на него, после томительных сжатий связок и душевных мук, налетел новый приступ, он не мог остановиться от рыданий. Слезы будто градом лились ручейками с обоих глаз, казалось, что в глазах находится человеческая душа, страдающая, ищущая спасения, выхода, но заточенная в прозрачной оболочке, всевидящая и молчаливая до поры до времени. Ей не даны физические возможности, она не может убежать, что-либо изменить, покинуть прозрачную темницу; ее удел – страдания, переживания, она может лишь молчаливо передавать телу свои безграничные мучения, содрогая его плоть. Это произошло и с молодым человеком. От бессилия, теперь уже и физического, у него подкосились ноги, он опустился на кровать и зарыдал. Остановить поток слез он не мог, душевная боль не умолкала, но именно слезы дали прорыв накопившимся страданиям его души…

Спустя десять минут приступ, охвативший так внезапно его, прекратился, и он немного успокоился. Его сознание вновь вернулось, и его посетила мысль: «Что она хотела сказать? – он думал о последних минутах жизни матери. – Она протянула ему слабую руку, но ничего не промолвила … Те, кто уходят навсегда, тоже боятся одиночества, она не хотела терять, – внезапно подумал он. – Что это? Почему я об этом думаю? Может, это ее последние слова, которые она так и не смогла произнести. Ее рука была в моей руке. Она не смогла это сообщить мне из-за чувств, переполняющих ее, также, как и я не смог сказать врачу, что ее больше нет. Возможно, я, отвечаю врачу, неосознанно пытался вырвать ее из цепких лап смерти – я не верил, что ее больше нет, поэтому не мог с первого раза вымолвить врачу эти страшные слова: «она умерла». Я чувствовал тогда, как эти слова полоснули меня по сердцу, оставив навсегда открытую рану».