С утра до вечера. В чистом поле

Дун! Дун! Дун! Почему он так громко гудит? Ага, похороны. От паралича умерла ее мать. Сегодня ее будут хоронить. Сегодня через весь город потащится на кладбище небольшое шествие. Священник сотворит молитву, а она положит на могилу белые цветы. На кладбище сквозь ветки деревьев блеснет солнце. Будет жарко даже в тени. Запахнет цветами и свежей землей. Она долго будет стоять у могилы матери, рядом с другими могилами, обнесенными железными оградами.

Дун! Дун! Дун!

Уже звонят. Так громко, что у нее уши заболели. Почему так громко? Почему не перестают звонить? Звонят. Звонят. Звонят. Бред! Ее мать не умерла. Она ушла в церковь.

Ее губы дрожали. Она вся дрожала от холода. А дом уже пылал, и жара становилась невыносимой.

Дун! Дун! Дун!

Она вскрикнула, схватилась за голову и бросилась на улицу. Церкви нет. Только башня. Где ее мать? Господи, где ее мать? Башня стоит, а церкви нет. Где священник?

Никого нет. Пусто. Только без передышки звонит колокол. На земле так мною голубей. Что с ними случилось? Разве голуби больны параличом и не могут летать?

Она подняла с земли голубя и прижала его к груди. Голова птицы свесилась, но девушка не поняла, что он мертв. Голуби не умирают. Нет, нет. Они улетают в рай. И вечно там живут. Их кормит святой Петр. И этот голубь жив, просто его измучила жажда, он ослабел от жары; он хочет пить. Она попоит его в фонтане, что перед театром.

Прижав к груди мертвого голубя, она шла через разрушенный горящий город. Неподалеку должен быть ювелирный магазин, перед которым она часто останавливалась. Над входом висела красивая вывеска: «Otto Kurschatt. JUWELIER». В витрине на бархате лежали драгоценности, золото и серебро; кольца — свадебные и с камешками, позолоченные бокалы, серебряные ложки, вилки, часы и ожерелья. Удивительное окно. Она останавливалась перед ним почти каждый раз и мечтала, какое кольцо подарит ей Мартинас, когда кончится война и он вернется с фронта. В мыслях она выбрала кольцо с красным камешком. Конечно, он подарит ей и ожерелье. Мартинас — летчик. У летчиков есть деньги.

Она почти не удивилась, что на месте магазина торчит только изогнутый железный поручень, который опоясывал окно. Еще была груда кирпича и помятые железные шторы; их опускал владелец, закрывая магазин. Но где же старик Куршайтис? Он всегда ходил в черном костюме и курил сигары. Где он? Где его магазин? Куршайтис тоже в церкви. А может быть, он отступил с беженцами, когда немцы эвакуировали город? Железные шторы его магазина уже давно опущены. Золото исчезло. Многое исчезло. Удивляться не стоит. Мать тоже куда-то исчезла. Она теперь сидит в подвале дома и вяжет перчатки ее брату, который сражается на Восточном фронте. Нет, ее брата тоже нет. Тогда для кого эти перчатки? Брат погиб на Восточном фронте. Почтальон принес письмо с военным штемпелем. «С глубоким прискорбием извещаем Вас, что…»

В тот день мать легла в кровать и больше не вставала. «С глубоким прискорбием извещаем Вас, что…» А отец? Его призвали, когда началась тотальная мобилизация, и он тоже не вернулся. Да, да, он все еще не возвращается, хоть очень любил свой дом.

Она уходила вдаль по пустынной улице. Дым от горящих домов изредка застилал солнце, и тогда на мостовую падала серая, дрожащая тень. В нескольких местах улица была завалена, и она перелезала через груды щебня и обломков.

Солнце палило немилосердно. Было очень жарко, и в воздухе черными бабочками парил пепел сгоревших бумаг. В огне трещала мебель, быстро превращаясь в золу. У девушки носом пошла кровь, она оставляла кровавый пунктир на мостовой. Девушка не старалась остановить кровь, которая капала и на голубя.

Театр горел. Провалилась крыша, потом рухнула одна из стен здания, и тогда открылась пустая сцена с декорациями, которые изображали императорский дворец. Декорации быстро исчезли в огне, и дворец поглотило черное облако мечущегося дыма.

В скверике под зеленой липой (ее пощадили осколки и огонь) лежал мертвый пес; казалось, он спит на солнцепеке. Девушка знала — он только притворялся мертвым. Собаки умеют притворяться, а потом могут прыгнуть и укусить.

Девушка со страхом прошла мимо пса, но он не открыл глаз и не зарычал; он очень хорошо умел притворяться. Она остановилась у фонтана в скверике перед театром. Надо было напоить голубя.

Фонтан был пуст. Вода не била из смеющихся амуров, у одного из них отлетела голова; из шеи амура торчал изогнутый прут. Вода не сверкала на солнце всеми цветами радуги. В сухом бассейне фонтана валялась пустая пулеметная лента и солдатская лопата.

Нет воды? И вода куда-то исчезла. Куда-то спряталась. Как все смешно!

Дун! Дун! Дун! — гудел колокол в ушах девушки. Как все смешно! Она со злостью швырнула голубя в пустой бассейн фонтана и громко засмеялась.

А на развороченной мостовой тихо смеялась цементная голова амура.

2