Два солдата, один — немецкий летчик, другой — в форме пехотинца русской армии, лежали на песке. Они казались мертвыми, и Хильда их не боялась. Мертвые солдаты лежали всюду; этому не стоило удивляться. Она подошла поближе и с любопытством на них посмотрела. Летчик лежал ничком.
Умерли. Бедняжки! Но летчик вдруг застонал, и Хильда вздрогнула. Пехотинец, лежавший навзничь, открыл глаза, увидел Хильду, мгновенно сел и схватился за автомат. Хильда кинулась в сторону.
— Куда ты! — крикнул пехотинец. — Я тебя не трону. — Он улыбнулся.
Она остановилась и через плечо посмотрела на солдата. Лицо у него было дружелюбное; глаза подбадривающе смотрели на нее. Хильда стояла съежившись, как кошка, готовая к прыжку. Солдат положил на песок автомат и спросил:
— Откуда ты взялась?
Она молчала. Солдат снова спросил:
— Ну, отвечай же наконец! И не смотри на меня так, я тебя не съем.
— Кто тебя знает…
Солдат усмехнулся.
— Странная ты, как погляжу. Говоришь, как будто у тебя голова не совсем того.
— У меня в голове звенит колокол, — сказала Хильда. — Моя мать ушла в церковь, но она скоро вернется. Помолится и вернется. А я выйду замуж за Мартинаса.
— За какого Мартинаса?
— За летчика.
— Может, за этого вот, — в голосе солдата была добродушная ирония.
Хильда пожала плечами.
— Разве он тоже Мартинас?
— Не знаю, как его зовут.
Летчик застонал и стал корчиться на песке. Гедиминас расслышал, как он слабым голосом просит пить. Он отвинтил флягу и вытряс ему в рот последние несколько капель.
Хильда не подходила, но и не убегала. Она всматривалась в летчика, безуспешно пытаясь что-то понять.
Гедиминас потряс пустую флягу.
— Мы оба умираем от жажды. — Он облизал потрескавшиеся губы. — Неужели тут нигде нет воды?
— Я поищу, — сказала Хильда. — Бусы ты у меня не отнимешь? Правда?
— Конечно, нет. На что они мне?
Гедиминас повернулся к летчику и нащупал пульс, который бился все слабее. Рука уже начинала остывать. Жизнь быстро угасала в теле летчика, и вдруг Гедиминас почувствовал, что и пульс перестал биться. Рука летчика дернулась, он весь вытянулся, вздрогнул в последний раз — затих. Он умер. Темные тени легли в его глазницах.
Остановились песочные часы.
Когда Гедиминас обернулся, не было ни Хильды, ни его шлема. Он озабоченно огляделся и наконец увидел девушку, которая шла от моря, набрав полный шлем воды; шлем качался в ее руках, как ведро, и вода капала на песок, поблескивая в лучах восходящего солнца.
— Я принесла вам воды, — сказала Хильда.
— Морской воды, — горько усмехнулся Гедиминас. — Но ему уже ничего не надо. Он там, где нет жажды.
Гедиминас встал на колени перед летчиком, отстегнул карман его куртки, вынул записную книжку и сложенный надвое конверт; в другом кармане была плитка шоколада. Все имущество летчика. Он сунул книжку и письмо в карман, а шоколад протянул девушке.
— Хочешь?
Она мотнула головой; Гедиминас бросил шоколад и встал. Он был голоден, но есть бы его не смог.
— Почему он лежит? — спросила Хильда.
— Он умер. Надо похоронить. Помоги отнести его вот в ту яму. — Он махнул головой в сторону воронки.
— Хорошо.
Хильда подошла поближе и взяла летчика за ноги.
— До чего он похож на Мартинаса. Только Мартинас был красивый, ни чуточку не обгоревший, и волосы у него были светлые, как у тебя.
Гедиминас взял летчика под мышки; жуткая голова в кожаном шлеме отвисла; они потащили труп к воронке, опустили его туда, и Гедиминас торопливо, дрожащими руками стал сыпать в яму песок, который закрыл лицо, грудь, рыцарский крест, и вскоре летчик исчез под песком. Яма сравнялась, и Гедиминас поверх нее еще насыпал кучку песка, которая хоть отчасти походила на могилу.
«Вот и все, — подумал Гедиминас. — Так исчезает человек из этого мира; несколько десятков горстей песка — и его нет».
Гедиминас заметил, что девушка поливает могилу водой.
— Что ты делаешь?! — в бешенстве закричал он.
— Он же просил воды, — ответила она.
Гедиминас вырвал из рук девушки шлем, вылил воду, нахлобучил его, повесил на плечо автомат и, немного шатаясь, побрел по дюнам. Вдруг ему почудилось, что летчик воскрес и выбрался из-под песка; он обернулся, но увидел только стройный силуэт девушки. Освещенный солнцем, он казался нереальным на фоне сверкающего моря. «Будто фата-моргана», — подумал Гедиминас.
7
Когда он шел по сосняку, снова закричала кукушка и тут же, словно застеснявшись, смолкла. Затронутые утренним ветерком, шумели верхушки сосен, звук этот напомнил о море, от которою он все больше удалялся. Обитатели леса уже проснулись, по стволу сосны ритмично постукивал дятел (это было как далекий отзвук пулеметной очереди), по земле сновали муравьи, жуки, а пауки вовсю ткали паутину. Они спешили, как рыбаки перед ловом.
В сосняке виднелись следы недавнего боя; развороченная земля была усеяна пустыми гильзами и брошенным оружием. Кое-где торчали голые, без сучьев, стволы сосенок, в окопах валялись убитые немцы. В сосняке царил дух смерти и безлюдья. Казалось, что живому человеку тут делать нечего.