С утра до вечера. В чистом поле

— Говорю, без света-то неуютно будет. Вы уж простите, что лучше лампы нет.

— Сойдет и эта, — сказал Гедиминас. — Спасибо вам.

Сторож поставил на подоконник коптилку и вышел. Гедиминас снова с болью ощутил свое одиночество. Оно было всюду, бесконечное и необъятное. В комнате пахло сыростью. Коптилка дымила; ее отсветы блуждали на голых стенах, сплетаясь в разнообразные, быстро меняющиеся фигуры. Гедиминас увидел свою тень: долговязую, дрожащую, надломленную. Он сел на затрещавший стул и сидел, подперев голову единственной рукой, утонув в мыслях; но мысли не грели, и ему становилось холодно. Почувствовав дрожь, Гедиминас разломал ветхий стул, засунул его в печь, забитую старыми газетами и письмами и поджег бумагу коптилкой. Письма быстро разгорелись, они извивались и рыжели, превращаясь в пепел; пламя охватило обломки стула; весело затрещало горящее дерево.

Комната засияла и ожила. Гедиминас грел у пламени озябшую руку. Что-то заскреблось в углу комнаты. Он вздрогнул, обернулся и увидел на полу серую мышку, которая панически металась из угла в угол, не находя щели. Он шагнул к ней. Мышка съежилась в углу комнаты, глядя на него крошечными, полными невыразимого ужаса глазами.

«Вот я и не один», — подумал он и, усмехнувшись, повернулся к огню.

Где-то, очень далеко, глухо громыхали орудия.

На другой день снег не шел. Земля была покрыта им, но на дороге он растаял и смешался с грязью. В голых ветвях деревьев чирикали нахохленные воробьи.

Гедиминас велел сторожу подмести в классах и стереть пыль с парт. Сторож с сомнением покачал головой.

— Вы думаете, придет кто-нибудь?

— Обязательно придут, — сказал Гедиминас. — Давно должны были начаться уроки. Завтра натопите в классе.

— Дров нету, — буркнул сторож, смахивая тряпкой пыль.

— Поищите и найдете. А потом я поговорю с родителями учеников. Ведь они не захотят, чтобы дети сидели в холодных классах. Леса кругом хватает.

— Леса и правда хватает, — согласился сторож.

— Скажите, может, кто-нибудь согласится продать мне костюм?

— Костюм? — сторож прищурил глаз и почесал подбородок. — У меня тоже есть. Племянника. Немцы выгнали окопы рыть, так и не вернулся бедняга. Некрупный мужик был, вряд ли вы влезете.

— Попробую.

Гедиминас пошел к сторожу, и тот вытащил из дубового шкафа темный, пропахший нафталином костюм. Он надел поношенный пиджак. Немного жало под мышками, и рукав был коротковат, но он обрадовался, что пиджак не настолько уж узок. Зато брюки явно были коротки.

— Сколько вы за него хотите? — спросил Гедиминас.

Сторож снова поскреб подбородок и глянул на жену.

— Что мы тут будем торговаться. Носите на здоровье, а когда получите жалованье, сговоримся.

Целое утро в холодном, пустом классе Гедиминас учился писать левой рукой. Он обнаружил на подоконнике несколько кусочков мела и тщательно выводил слова. Мел крошился в непривыкшей руке, буквы выстраивались кривые и неровные. Рука устала, отяжелела, то и дело падала вниз.

«Похоже на почерк первоклассника, — с горечью подумал он. — Выходит, я сам пришел в школу, и моя жизнь начинается сначала. А начинать надо. Судьба швыряет тебя вниз, подминает, давит, а ты должен подняться и все начинать сызнова. Иначе нельзя. Иначе жизнь замрет, как заросший пруд. Всему будет конец…»

Доска была испещрена словами. Гедиминас стирал их тряпкой и снова писал, упорно и терпеливо, пока буквы не стали слушаться его. Потом, взяв у сторожа чернила и бумагу, он написал несколько объявлений о том, что завтра начинаются уроки, и велел сторожу расклеить их на домах и телеграфных столбах. Объявления получились довольно сносные. Он устал, как после тяжелой работы.

Гедиминас осмотрел всю школу. В пыльном шкафу он нашел подставку от глобуса, несколько рваных карт, пустую чернильницу и чучело совы. Сова посматривала на него рыжими стеклянными глазами. Он сдул с нее пыль и поставил на шкаф.

Когда он поднялся в свою комнату, кровать была застелена: в ногах лежал пиджак, надставленные брюки и белая чистая рубашка.

Самолеты быстро приближались к нему, а он был один в пустом ровном поле. Вначале появился небольшой, серый самолет, потом второй, третий, четвертый; вскоре они заслонили солнце своими стальными крыльями, и на земле стало темно. Самолеты с воем пикировали на него; они летели у самой земли. Он увидел, как пилот высунул голову из кабины и посмотрел вниз, иронически улыбаясь. Лицо пилота было обожжено, оно исказилось в какой-то странной, кривой гримасе.

Гул моторов разрывал уши.

Начали падать бомбы.

Одна бомба падала прямо на него.

Он схватился руками за голову, вскрикнул и упал на землю.

Гедиминас проснулся, обливаясь потом. Сердце заходилось от ужаса. Он понял, что это был только сон, и вздохнул с облегчением.

За окном еще было темно. Гедиминас хотел заснуть, но сон не приходил, и он до рассвета пролежал с открытыми глазами.