С утра и до вечера

750 миллиграммов! В тридцать тысяч раз меньше, чем мать! У кенгуру

ростом полтора метра новорожденный детеныш не больше двух

сантиметров.

Почему не собьется с пути? Ведь мать — это подтверждают

все наблюдения 1 — ничем ему не помогает. Полулежит себе

на спине и равнодушно смотрит на него. Нигде не

подтолкнет, не направит2.

Впрочем, не совсем так, кое-чем все-таки помогает:

вылизывает дорогу!

Перед самыми родами (которые проходят, конечно,

безболезненно!) кенгуру-мать начинает лизать свой живот.

Вылизывает старательно, но не всюду, а только узкую

полоску — дорожку ко входу в сумку! Эта дорожка и стерильна,

так как чисто вылизана, и хорошо размечена указателями,

так как мокра. По мокрой шерсти детеныш и старается

ползти. Если собьется в сторону и попадет на сухую шерсть,

сейчас же поворачивает назад.

Ползет он, работая передними лапками, словно веслами.

Они у него, как у крота, сильные и толстые, с острыми

коготками. А задние еще недоразвитые, на них и пальцев нет.

1 После Колли «переселение » кенгурят в сумку описали Хоун в

1882 году, Уоуэрлинг в 1913-м, Хорнедэй в 1923-м, Харрисон в 1926-м

и Дате в 1934 году.

2 Только однажды видели, как мать-кенгуру, предварительно

вылизав свои «руки», помогала ими ползти своему детенышу. Но это был

исключительный случай: детеныш родился в «рубашке», которая

стесняла его движения.

(У взрослого же кенгуру совсем наоборот: передние лапы

вроде бы недоразвитые!)

Ползет новорожденный кенгуру не быстрее улитки, а все-

таки через полчаса добирается до сумки и исчезает в ней.

Пройдет еще немало времени, прежде чем у мамы в

«кармане» найдет он сосок. А как найдет, крепко схватит его и

повиснет на нем. Губы его прирастут к соску. Теперь висит

неподвижно, как плод на ветке. Даже молоко сам не сосет:

сосок, сокращаясь, впрыскивает его в глотку двуутробной

«личинки».

И долго еще потом, почти целый год, когда вырастет и

научится бегать, большой и длинноногий кенгуренок при

каждой опасности, да и без нее, прячется у матери в сумке.

Он уже не помещается там — ноги-ходули торчат наружу,—

а прячется \ Мускул на краю сумки сокращается и

«автоматически» его там запирает.

Кенгуру-мать с детенышем «за пазухой» большими

скачками удирает от погони. Но если враги ее настигают, часто

выбрасывает живую ношу им на растерзание: тоже своего

рода автотомия — самое древнее средство страхования

жизни! Ящерица в критических, ситуациях расплачивается

хвостом, кузнечик ногой, осьминог щупальцем, а кенгуру

кенгуренком, своим единственным. Спасенная такой ценой

жизнь тем не менее продолжается.

Не у всех сумчатых есть сумки и не у всех они, как у

кенгуру, отверстием смотрят вперед: у многих — назад.

Например, у старого нашего знакомого сумчатого медведя

коала, который никогда не пьет и ест только листья эвкалиптов.

Это большой оригинал: он и детенышей своих кормит не

молоком, вернее, лишь первые дни молоком, а потом

полупереваренной кашей из эвкалиптовых листьев.

Раз в сутки, ровно в полдень и до двух часов после

полудня, из отверстия, противоположного рту, которым

заканчивается кишечник, самка выделяет зеленое пюре из слегка

переработанных в ее животе листьев. Детеныш высовывает

мордочку из сумки и слизывает его (открытая назад сумка

облегчает ему эту задачу). Во все остальное время, кроме

двух часов в сутки, кишечник самки, опоражниваясь,

выбрасывает не питательную смесь, а обычный помет.

1 Иногда спрашивают: как кенгуру чистит свою сумку? Мать

всегда заботливо облизывает детеныша, а сумку выскребает когтями.

Матери радивые и нерадивые

Как и шмель весной, самец-олень осенью рассылает

душистые письма своим возлюбленным. У него не одна, как

у шмеля, а по крайней мере десять пахучих желез: две у

внутреннего угла каждого глаза, по одной на копытах, две

на пятках задних ног (на скакательных суставах), одна под

хвостом и одна на брюхе. Он трется этими железами о

кусты и деревья и оставляет на них свой запах. Секрет,

который эти железы выделяют, быстро твердеет на воздухе,

поэтому дождь его не смывает, ветер не сдувает, и помеченные

оленем кусты и деревья надолго сохраняют «память» о его

посещении. У многих животных есть такие железы: у

антилоп, кабанов, козлов, кабарги, выхухоля, бобра, ондатры,

хоря, горностая, куницы, кротов, землероек, летучих мышей,

утконосов, волков, зайцев, лисиц, даже у крокодилов,

черепах, жуков, муравьев, ос, пчел... Да разве всех перечтешь!

У зверей опознавательные железы расположены обычно

на тех местах тела, которыми они чаще трутся о кусты и

траву: у полевок и водяной крысы — на боках; у зайцев и

кроликов — на губах; у лисицы — на хвосте (сверху на его

основании) и на лапах, между пальцами; у волков — тоже

между пальцами; у выхухоля — снизу на хвосте; а у

южноамериканской дикой свиньи пекари — даже на спине.

Живет пекари у реки, в камышах. Ходит все время по колено в

воде. И оставить ему метки-то негде, кроме как на

тростниках и кустах, через которые он продирается, цепляя спиной

за ветки.

У пахучих желез, которыми наделены все (или почти все)

звери, двойное назначение: оставленный ими запах на

кустах и траве служит своего рода вехами на границах