С утра шёл снег (СИ)

Кирилл вывернулся из-под моей руки. Шагнул к цыгану, и тот поднял его на руки легко, как пушинку. Стал что-то тихо говорить на ухо. Ребенок отвечал, чуть заметно всхлипывая. Я испугалась.

— Что ты делаешь? — я хотела крикнуть, но вышло шепотом. — Поставь его на место, пожалуйста.

Я звучала жалко. Гуров переводил взгляд с одного на другого и ничего не понимал. Я протянула руку, не знаю, что хотела сделать. Сердце пыталось выскочить из меня следом за Киром. Мигель поймал мои пальцы. И улыбнулся.

— Ух! Как птичка в клетке сердечко бьется. Не бойся. Он только поспит немножко. И не будет больше плакать. И ты не плачь. Хватит себя жалеть. А то мальчик твой родится в слезах. Зачем?

— А когда он родится? — спросила я. Замерев. От цыгана ко мне шло тепло. Река тепла и покоя. Без берегов. Никого не стало вокруг.

— У самой себя спроси. Все знаешь, а через себя кидаешь. Гляди, не пробросайся. Кирка! Хватит дрыхнуть! — рявкнул волшебный дед.

Мы с Кирюшей изумленно глядели на мир. Он стоял на месте, вкусно пах картошкой фри и булькал колой. За широкой спиной Миши-цыгана разгорался скандал. Что-то в его таборе шло не так. Или так?

— Гляди на жизнь веселей, Лола! Айку передай, чтобы зашел на неделе, есть у меня к нему разговор да привези сыновей сюда следующим летом. Не забывай меня. Бывайте здоровы! — не дожидаясь ответа, он повел свое шумное семейство гулять дальше по широким полям торговых галерей. Не обернулся.

— Все хорошо. Все просто замечательно. Вставайте с кресла и одевайтесь, — гинеколог, ухоженная дама лет сорока, скрылась за ширмой. Я выковыряла себя на пол и стала натягивать одежду. — Беременность протекает в пределах нормы. Срок десять недель. Может, чуть больше. Я назначу вам…

Я тихо опустилась на стул. Врач продолжала говорить ровным, приветливым голосом. Десять недель. В голове застучал счетчик, отматывая жизнь назад. Гостиница. Гроза. Андрей. Раннее утро шестнадцатого августа. Тогда тоже было воскресенье. Сегодня ровно одиннадцать недель. Я удивлена? Ни грамма. Я всегда это знала. Я знала день, час. Даже миг зачатия. Я просто не желала думать в эту сторону. Упрямо и глупо пряталась от самой себя. Через себя кидала, сказал мне Мигель. С той самой секунды, когда Криста сложила пальцы в виктории, я поняла. Кто и когда. Я заперла в себе эту мысль на замок. Зачем? Застыла на одной ножке в глупой надежде проскочить. Сбежать от жизни по старой привычке. Родить нельзя погодить, шутила когда-то моя Аля. Я слишком громко рассмеялась. Истерика? Дама гинеколог быстро подняла ко мне встревоженное лицо. Я улыбнулась ей открыто, проглотив неуместное веселье. Облегчение. Притворяться больше не нужно.

Гуров сидел на лавке у входа в клинику. Руки скрестил на груди. Нога на ноге. Смотрит в деревья больничного парка. Ждет. Клены осыпаются желто-оранжевым ковром. Яблони и груши пока держатся. Осень идет широкими, шелестящими шагами. Загребает опавшую листву еще теплым ветром. Приносит дым костров и ночные холода.

Я подошла и села на край белой скамьи. Обняла себя за плечи.

Мне вдруг стало зябко и одиноко. Разговаривать резко перехотелось. Я вдруг увидела себя со стороны. Почему-то рядом с генералом мне это удавалось проще всего. Я одна. Беременная. Кирюша на руках. Скоро зима. На севере моем уже глубокая осень. Кристы больше нет. Кто поможет мне? Три брата? Они хорошие ребята, но мать-одиночка им зачем? Вот взять и обмануть Гурова. А что? Кто там заметит сколько и чего, когда до родов дело дойдет? Или не обманывать? Признаться, что у него есть два внука. Не бросит же он их на произвол судьбы. Все-таки служит в МЧС. По определению не должен.

Я не хотела никуда ехать с ним. Вся жизнь — это не неделя отпуска, не два дня выходных вместе. Я не смогу жить с Гуровым. Я не Красная шапочка.

Про Андрея я запретила себе думать. Нет его. Не было никогда. Забыла, зарыла, кол осиновый забила.

— Кирилл спит в машине. Ты замерзла? Что сказал врач? — Гуров быстро снял пиджак. Надел на меня. Обнял.

— У меня срок одиннадцать недель. Поздравляю тебя, Гуров! Это не твой ребенок, ¬ сказала я, нахально усмехаясь. И пожалела. Вышло грубо, пошло, не смешно.

Повисла пауза. Он еще обнимал меня. В лицо не глядел. Его руки стали тяжелыми и неудобными. Пиджак неприятно корябал шею.

— Я понял, — мужчина отделился и встал. — Поехали.

Он не подал мне руки, чтобы помочь подняться. Сел за руль, не интересуясь, насколько безопасно усядусь я. Я залезла на заднее сиденье к спящему Кирюше.

— Я советую тебе сделать аборт. Ты не справишься одна. Или ты знаешь, кто отец ребенка? — проговорил, не оборачиваясь Гуров, глуша двигатель возле гостиницы. — Я могу помочь с операцией, если нужно. Что еще я могу сделать для тебя? Отвечай, Лола, не молчи.

Я не подумала о том, как отреагирует Гуров на мои слова. Вывалила правду и все. Но то, что он в один миг отрежет себя от меня, без слова сожаления, без прощального вздоха… я забыла! Как я могла! Я не тот человек, сказал мне Гуров этим летом. И поступил так же, как сейчас.