С видом на Париж, или Попытка детектива

Особенно трудно было очищать ковер от земли, которая высыпалась из цветочных горшков. Сухая земля пудрой припорошила журналы и книги, ни отчистить, ни отмыть.

— Странно, а кухню не тронули, — радовалась Галка.

— Девки, а не приходит вам в голову, что весь этот погром связан не с отсутствующими хозяевами, а с нами, то есть с трупом в особняке?

Девы мои так и сели, тупо меня разглядывая. Потом Алиса прямо взорвалась:

— Какая, к чертовой матери, может здесь быть связь?

Галка была сообразительней, а потому с воплем: «Паспорт! Деньги!» — бросилась к кладовке, где обреталось наше барахло.

— Паспорт был у меня с собой, — успела крикнуть я на бегу.

— Сколько раз тебе говорить, не носи с собой паспорт, — привычно начала Алиса и осеклась, оглядывая кладовку. Это крохотное помещение напоминало вывернутый наизнанку желудок. Здесь валялись вещи, о присутствии которых мы даже не подозревали. Перечислять их не имеет смысла. Надо просто взять энциклопедию домашнего хозяйства и называть все подряд. Единственно, чего там не было, так это варенья. Если наши тряпки еще полить клубничным, ежевичным или вишневым, то нам в Париже уже делать было бы нечего. Голой на улицу не выйдешь.

— Паспорт нашла, — сказала Галка.

— А деньги?

— Деньги были с собой.

— Значит, наши паспорта грабителям были не нужны.

— Да они его просто не нашли. Паспорт был в куртке во внутреннем кармане.

— Это твоя майка? А лифчик?

— Лифчик это Машкин, не видишь, что ли? Как два гамака. Сволочи, в белье рыться!

— Да они паспорта просто не искали. А за гамак получишь.

— А что они искали? Билеты тоже нашла.

— Да ничего они не искали в прямом смысле слова. Они просто вытряхнули содержимое сумок на пол.

— А моего паспорта нет, — пока еще спокойно сказала Алиса.

Дальше началось безумие.

— У тебя секретная тема?

— От кого? Какие в Дюссельдорфе могут быть секреты?

— А чем ты занимаешься?

— Какая разница? Могильной пылью!

— Они хотят тебя шантажировать. Японец твой им на фиг не нужен, потому что он бездарность, а тебя шантажируют. Ты просто скромная, а на самом деле ты и есть гений.

Алиса с криком: «Уймись!» — дала Галке по шее. В голосе Алисы звучали слезы. Ей-то за что страдать, такой доброй, такой умной! Потащила подруг в Париж, а приехала в Бедлам. Господи, не помогай нам, мы перебьемся, помоги Алисе.

Паспорт обнаружился неожиданно. Можно сказать, что он лежал на самом видном месте. Если, конечно, в этом доме были видные места. Попросту говоря, паспорт был на полу, на нем лежал журнал, а на журнале прикорнул разбитый кактус.

— Идея с шантажом отпадает, — Алиса отряхнула паспорт от земли и спрятала в сумку. — Отныне все свое ношу с собой.

Мы занимались уборкой до глубокой ночи, но полностью привести в порядок дом так и не смогли.

— Шутки шутками, а надо заявить в полицию, — сказала Алиса.

— Нет. Тебе Париж не в диковинку, а я еще Моне Лизе не поклонилась. Мне в Лувр еще раз надо сходить, а также к Родену и импрессионистам, — я стала загибать пальцы.

— Завтра у нас по плану Версаль, — поддержала меня Галка. — А полицию пусть Такамицу вызывает.

Мы заварили кофе и закурили.

17

Алисе хотелось привезти нас в Версаль по той же дороге, по которой в октябре 1789 года шел свергать короля возбужденный народ. Народ шел три дня, хотя при желании мог бы уложиться в три часа. Но тогда, в октябре, им торопиться было некуда, народ уже ощущал себя хозяином, толпа останавливалась в каждом кабаке, а потом, подогретая винными парами, крушила все подряд.

Я думаю, что наш революционный народ вел себя так же, но за годы советской власти события семнадцатого года так причесали, что личное воображение никак не может отвязаться от воображения общественного. Холостой выстрел с «Авроры» мнится смертоносным, сражение с засевшим в Зимнем дворце женским батальоном — почти Куликовской битвой. Снятый в честь десятилетия революции фильм Эйзенштейна «Октябрь» (1927 год) воспринимается как документальный, а это все просто чудовищного размера массовка. Помните, стекающиеся к Зимнему толпы народа, морячки, оседлавшие узорную решетку, и так далее? Про съемки Бондарчуком его «Красных колес», а именно взятия Зимнего, Ленинград злословил, что кинематографическая революция была неизмеримо дороже, чем реальная.

Есть некоторая надежда, что в Европе больше не будет кровавых революций. Хотя народ и сейчас бунтует. Алиса видела в Дюссельдорфе трансляцию уличного бунта в каком-то немецком городке. Я спросила ее:

— Как это выглядит?

— Необаятельно.

Вот ее рассказ: «Все валят валом по улице, потом кто-то выходит из толпы и начинает с бешеной энергией портить вещи: подойдет к будке телефонной и колотит по ней до тех пор, пока она не завалится. А машины вдоль обочины… они такие беззащитные, притихшие, словно прячут свои лакированные бока, а по ним колотят палками, бутылками, железными прутьями. Витрины вспыхивают осколками стекол и опадают. А уж орут все!

Полиция не вмешивается. Главная ее задача — чтоб смертоубийства не было, ну и, конечно, сдерживать протестующий народ в неких рамках.