С видом на жизнь. Дилогия (СИ)

— Все равно не понимаю. Тело твое там осталось, а здесь — новое? Я все‑таки родилась здесь, хотя отличий внешних от меня тамошней почти нет. Так по мелочи. Но как ты обрел здесь тело совершенно такое же, как на Земле?

— Я разбирался в этом. Но пока мало что понял. Видимо мир исполняет желания. Я ведь в своих мечтах о могуществе видел себя таким, какой я был там. Правда, некоторые физические недостатки не перенеслись. Я, например, сейчас правым глазом вижу настолько же хорошо, как левым.

— А про других землян, которые здесь были, ты что‑нибудь знаешь?

— Читал воспоминания одного мага, но понять из них что‑либо очень сложно. Ни причин попадания, ни изменений.

— Да уж, прямо Нангияла…

— Что, — не понял Алекс.

— Это из Астрид Линдгрен. В детстве мне очень нравилась ее книжка "Братья Львиное сердце". Там про мальчишек, попавших после смерти в другой мир. Этот мир назывался Нангияла. Правда, они в этом мире вновь умирали и переносились в Нангилиму.

— Это ты к тому, что если мы отсюда не выберемся, то окажемся в другом мире и сможем снова начать все с начала?

— Я все‑таки очень надеюсь, что мы выберемся. Меня и здесь неплохо кормят.

Алекс от души рассмеялся.

— Ты знаешь, я все время думал, почему попал сюда…

— И что ты надумал?

— Это второй шанс!

— Какая свежая и оригинальная мысль! — я фыркнула.

— Можешь фыркать, сколько тебе угодно! Но, я думаю, что самое главное это использовать предоставленный второй шанс правильно. Нужно что‑то кардинально изменить в себе, в мире, в людях. Поэтому мы и меняемся. Незаметно, шаг за шагом. Я сам уже не считаю себя тем самым Сашкой с Земли, которого ты знала. Да и ты для меня — новый человек. В тебе уже нет ничего от стеснительной скромницы, способной терпеть издевательства год за годом.

— Я это знаю. И, самое интересное, мне нравятся все изменения, которые происходят со мной. Но, как мне кажется, даже этого мало. А может быть, это только меня касается.

— Говори…

— Только сейчас я начинаю осознавать, что там, на Земле, жила, не имея вообще никакой цели. Я не считаю целями человека обычные инстинкты: питание, спаривание, размножение. А чего‑то большего, полета души, например, мне не удавалось достичь. Поэтому я очень надеюсь на этот мир. Мне здесь не просто интересно, мне здесь нужно быть… Я это чувствую.

— Тогда поднимайся и идем! — Алекс протянул мне руку и помог подняться.

— А ты хоть знаешь, куда меня тащишь?

— Очень приблизительно. Я чувствую потоки земных сил и места выхода их на поверхность. Вдоль одного из них мы и идем.

— Алекс, а у тебя там бутеров еще много?

— Кто о чем, а ты только о еде думаешь.

— Мне простительно, я не одна, нас двое.

Бутербродов в его пространственном кармане было десять штук. Последние я доедала молча на очередном привале. Алекс от еды отказался в пользу голодающих женщин и детей. Но этот перекус сил не прибавил. Сколько мы блуждали? Кто бы его знал. Два раза мы уже устраивали своеобразные ночевки: давали себе несколько часов на сон. Вот остановились еще раз. Кушать хотелось смертельно. Благо, воды в пещерах было предостаточно.

— Давай, солнышко, поспи, — Алекс укутал меня в плед, прижал к себе и начал убаюкивать как ребенка.

Я не сопротивлялась, понимая, что сил на это уже нет. Да мне и хотелось сейчас заботы. Но сон не шел, слишком уж грустные мысли поселились в голове.

— Алекс, как ты думаешь, а драконы выбрались?

— Скорее всего. Там коридор был надежный. И к тому же не такой длинный.

— А они нас ищут?

— А вот в этом я даже не сомневаюсь. Так что для нас главное — выбраться на поверхность.

— А твои линии магии, по которым ты меня ведешь, долго еще петлять будут.

— Они не петляют. Мы идем вперед и чуть вверх. Скорее всего, мы уже прошли всю гору насквозь. Осталось чуть — чуть.

Я впала в состояние полусна — полубреда. Мне мерещилось, что я — маленькая девочка, и играю в прятки с другими детьми. Я их ищу и не нахожу. Зову, а никто не откликается. А кругом лежат снега, как у нас, в том мире. И холодно очень. Я иду по лесу в поисках детей и плачу, а слезы замерзают на ресницах, падая вниз уже хрустальными шариками. И вдруг все изменяется, кто‑то теплый и огромный поднимает меня на руки и начинает утешать: "Не плачь дитя, скоро наступит весна, и лес оживет. И твои слезинки станут озерами, и по ним поплывут лебеди, и зазвенит ручеек…" Мне стало легко и спокойно. Я запела:

"Весь день с утра шел белый — белый снег,

Скрывая все земные недостатки,

На вкус он был немного горько — сладкий,

Он быстро таял на моих перчатках,

Но на земле готов лежать был век.

Зима пришла внезапно как всегда,

Накрыв весь мир холодным одеялом,

Осталось дело только лишь за малым,

Сковать ручей, не знающий начала,

И уносящий воды в никуда.

А ручеек, петляя меж холмов,

Весь мир наполнил сладозвучным пеньем,

Звеня и разбиваясь о каменья,

Он не пытался отыскать спасенье,

А пел о том, что до сих пор жива любовь.

И я стоял и думал я одно:

Весна наступит, хотя бы оттого лишь,

Что тот ручей уже не заневолишь,

Не повернешь и льдом его не скроешь,

И он несет весеннее тепло".