С викингами на Свальбард

За Оттара… во всех девяти мирах не нашлось бы уголка, куда не добрался бы конунг, и существа, которое он пощадил бы, творя свою месть. Но за Оттара убивать было некого. Тролля не вызовешь на поединок. Воду и лед не поразишь ударом меча. А Карк свое уже получил.

Однажды Ракни вернулся с берега раньше обычного и с головы до ног залитый кровью. Он отстранил воинов, встревоженно бросившихся навстречу:

– Это не моя кровь. Сходите кто-нибудь, обдерите медведя.

Медведей они видели часто, но до схватки еще не доходило.

Викинги немедленно отправились по следу, прихватив с собой волокушу; и на диво лют оказался тот медведь и громаден! Поднятый на дыбы, он далеко превзошел бы самого рослого человека, а про зубы и когти на лапах, крепких, как кованое железо, не стоило говорить. Он был убит одним страшным ударом: меч Ракни раскроил его голову и всю тушу до середины груди. Хозяин Льдов повстречал ярость и силу себе под стать.

Да, не мало будет Вагну, когда Рождающий Вдов выползет из ножен по его душу. И уж в особенности, если Ракни возьмет Вагна живым!

Неподалеку от дома, за голыми песчаными дюнами, расположилось гагачье гнездовье. Хельги повадился ходить туда и по полдня наблюдать за какой-нибудь гагой, терпеливо гревшей будущее потомство. Утки подпускали его вплотную, и дело было не только в доверчивости: прожорливые поморники с криком и дракой кружились над самыми головами наседок, – попробуй отлучись от гнезда! Хельги изловил двух разбойников и привязал их к шесту. Пленники молотили длинными крыльями, раскачивая жердь. Сперва они истошно кричали, потом замолкли и умерли. Хельги выкинул их песцам и поймал двух новых на смену.

Как-то на гнездовье заглянул Луг, послушал кошачьи вопли подвешенных птиц и стал просить Хельги отпустить неразумных, творящих зло не со зла.

– Не твое дело, – сказал ему Хельги, и монах принужден был отступить.

Хельги сильно переменился и сам это чувствовал. Он был иным даже тогда, когда стоял перед конунгом, придерживая вывихнутый локоть. Болели и отваливались невидимые струпья, щенок, выкинутый из лукошка, полз на берег, хрипя и давясь проглоченной тиной; теперь в его памяти было не только родное материнское брюхо, пахнущее молоком, но и беспощадные пальцы, стиснувшие загривок, и холод, и плач братишек с сестренками, захлебывавшихся в воде… руку, протянувшуюся к нему нынче, встретило бы рычание, а не визг.

Воины и сам Ракни больше не винили его, по крайней мере, вслух. Казнить ли спасшегося от смерти за то, что другой бросился на выручку и погиб сам? Но если бы предвидеть, какую неудачу принесет он на корабль, его поистине утопили бы еще у Железной Скалы. Хельги знал это наверняка. Да… Могли бы Гиссуровы молодцы стрелять и пометче…

Потом очередной шквал замел снегом гагачий берег, да так, что наружу торчали лишь головы многострадальных наседок. Хельги подоспел на помощь и осторожно откапывал уток. На другой день он попробовал погладить одну из гаг. Та сжалась в комочек, но не побежала с гнезда. Хельги трогал теплые перья, беззащитную шею и, казалось, вспоминал что-то давно позабытое…

Однажды из-за мыса долетел голос прибоя, быстро перешедший в низкий грохочущий рев. Тяжелый накат принялся сотрясать каменные кручи – Ракни, вернувшийся с высокого берегового обрыва, бросил у очага меховой плащ, мокрый от брызг.

– Шторм идет с юга, – сказал он коротко. Вытащил прочную франкскую кольчугу, внимательно осмотрел ее и надел. Взял шлем и стал проверять, не ослабли ли заклепки. Воины начали снимать со стен мечи и секиры, надежные, красиво разрисованные щиты… Может, эта буря принесет с собой Вагна? Пора бы!

Море было теперь иссиня-серым и страшным; на юге росла из воды зловещая стена облаков. Скоро она закроет солнце, и станет темно. Придет ветер и будет срывать с катящихся волн дымные гребни, метя океан…

Ракни первым вышел наружу. Фиорд, заслоненный горами и зубчатым хребтом сторожевого мыса, еще оставался спокойным; но на большой залив, куда без помехи вкатывалась зыбь, жутко было смотреть. Ветер словно пригибал волны, и лишь на отмелях они торжествующе выпрямлялись, делались круче и круче и, наконец, обрушивались, захлестывая неприступные утесы, на сотни шагов заливая галечные низины. Плотное облако брызг тянулось далеко в глубь страны… Это была буря из тех, что могут до неузнаваемости изменить побережье. Шторму еще добавлял силы прилив; высоко поднявшаяся вода стронула даже Оттарову Стамуху, и та медленно поворачивалась, царапая дно… Недаром носились серые буревестники, недаром загодя ушли с лежбищ моржи! Хельги забежал проведать гнездовье. Гаги, наученные опытом поколений, сидели спокойно. Здесь было хорошее место: большинству птиц ветер даже не встопорщивал перьев. Он лишь повалил шест с привязанными поморниками. Один хищник издох и валялся, как смятая тряпка, второй разинул клюв и попытался схватить Хельги за рукавицу. Неожиданно для себя самого Хельги перерезал веревку и ногой отбросил птицу подальше от гаг. Немного погодя та приподнялась и заковыляла, волоча крылья, как пьяная, прочь…