С войной не шутят

Рыбаки в кепках-«аэродромах» отвернулись от Паши Мослакова, будто его здесь и не было. Паша в ответ только губы раздвинул в легкой усмешке. «Ладно, выдам вам концерт на память. С ватрушечным боем, салатом из рубленых гвоздей и пирожными с селедкой. Будете знать, как русские офицеры умеют договариваться с морскими богами».

Тут Мослаков поспешно вскинулся – забыл поплевать на червяков, вот незадача-то, проворно выбрал леску из воды, изловил ее конец и азартно поплевал вначале на одного червяка, потом на другого и вновь закинул леску в море.

На этот раз рыбаки даже не пошевелились.

Настроение у Павла Мослакова было препоганым. Пограничная бригада уходила из Баку в Астрахань, с места обжитого, насиженного, перемещалась в неизвестность, на место совершенно голое. В Астрахани, на полосе берега, выделенного морской бригаде, не было ни причалов, ни топливной площадки, ни грузового мола – один лишь мусор.

Жилья тоже не было. Часть имущества уже переброшена туда. Тезка Мослакова капитан-лейтенант Никитин, вернувшись из Астрахани, молвил уныло:

– Как бы нам там не пришлось жить в камышовых шалашах. Вместе с семьями да с детишками.

А здесь, в Баку, у бригады был свой городок с прекрасным жильем: у каждого офицера – отдельная квартира. «Цимес!» – восхищенно произносил Паша Никитин. И все это надо бросать.

Льстивые азербайджанские чиновники успокаивали пограничников:

– Мы вам компенсацию выдадим. В твердой валюте.

– В долларах, что ли?

– Зачем же в долларах? – обижались чиновники. – У нас есть своя твердая валюта – манат. Выдадим в манатах.

– И на что же потянут наши прелестные квартиры?

– Один квадратный метр – сорок манатов.

В пересчете на русские рубли это было тьфу – калоши только можно было купить. А к ним – пачку гвоздей. Калоши прибивать к полу. Чтобы не украли.

Леска, обернутая вокруг пальца, натянулась, Паша почувствовал, что к наживке подошла рыба. Паша приподнял одну бровь, правую: та-ак, что это за рыба? Похоже, жирная сонная зеленуха. Очень хорошая штука в жареве. Масло на сковородку даже бросать не надо, зеленуха жарится без всякого масла, на собственном жире.

Он обратился в чутье: больно уж экземпляр осторожный. Крупная зеленуха, не иначе. Рыба опытная, на своем веку повидала много, вот и осторожничает.

За первой, едва приметной поклевкой последовала вторая, такая же, едва ощутимая. Паша ждал.

Именно этот момент, когда зеленуха соберется с духом, и надо уловить.

Капитан-лейтенант почувствовал, как в ушах у него что-то сжалось, потом раздался тонкий звон, словно внутри включился некий радар. Мослаков улыбнулся тихо, едва приметно и в следующий миг сделал резкую подсечку.

Тяжелая рыба бултыхнулась на леске, стремясь уйти на дно. Мослаков чуть отпустил леску, чтобы она не обрезала ему пальцы, сделал вторую подсечку, вгоняя крючок поглубже в пасть рыбе.

Через пару минут зеленуха уже звучно хлопала мокрым хвостом по молу.

– Не осетр, конечно, но и не пескарь, – произнес Мослаков довольно.

«Аэродромы», как один, дружно повернулись к нему. Порыв был общим, на лицах – недоумение, страдание, боль, зависть, ненависть, обида, онемение, еще что-то, чему нет названия: повезло, мол, Ивану-дураку…

Мослаков ухмыльнулся, поправил на крючке червяка, которого зеленуха так и не успела «оприходовать», звучно поплевал на него и забросил снасть в море.

«Аэродромы» начали тревожно переглядываться друг с другом: этот малоразвитый русский случайно сел на добычливую яму, так он может и обловить их…

Рядом с мослаковской леской в воду звучно шлепнулся яркий, по-попугайски волнисто раскрашенный поплавок. Следом – другой, такой же яркий, потом – третий. Мослаков досадливо крякнул и несколькими резкими движениями выбрал леску из воды. Если не вытащить, от лески останутся одни ошметки.

Скрючив рогулькой пальцы, Мослаков намотал на них леску, чтобы она не запуталась и не образовались противные «бороды», поддел под жабры зеленуху и переместился на пятнадцать метров правее.

Освободившееся место заняли сразу три человека. Еще двое сделали отчаянный спортивный рывок, но опоздали: в борьбе побеждают сильнейшие. Трое победителей, издав торжествующий орлиный клекот, уставились неподвижными глазами на поплавки, болтающиеся в пене. Поплавки были мертвыми – ни одного живого вздрога.

Заняв одно из брошенных мест, капитан-лейтенант сдернул с рогульки пальцев леску, расправил ее, поплевал на заскучавшего червячка, сидевшего на верхнем крючке, потом сменил того, что сидел на крючке нижнем и забросил снасть в море.

Минуты через три он почувствовал, как леска, намотанная на палец, осторожно натянулась и тут же ослабла, затем вновь натянулась и опять ослабла, натяг был незначительным, очень аккуратным, и Паша невольно почесал пальцами затылок – что-то он не знает такой деликатной рыбы в Каспийском море. Кто это?

Может, окунь? Вообще-то окунь хамоват по натуре, наживку он хватает по-собачьи, хапком, будто голодный двор-терьер, а здесь налицо повадка интеллигентная, деликатная, больше зеленушечья, чем окуневая. Только о червяка терлась губой совсем не зеленуха.