С волками жить

— Выпиливает жизненную силу прямо из души. Затем воздвигает в самой сердцевине пустоши, которую сотворило, грубый знак своего триумфа и оккупации — гротесковый инструмент человеческих мук, нужно ли мне вам напоминать? — и движется дальше, словно кошмарный вампир в поисках теплящейся жизни, которая нужна ему, чтобы поддерживать собственное смертеподобное существование.

Аманда заржала. Она ничего не могла с собой поделать — ей нравилась эта чудачка.

— И вот великое искусство великого народа безвозвратно погублено, все это нынче — мусор. Мы приехали слишком поздно. — Миссис Хэррелсон печально взглянула в глаза каждому своему собеседнику, дабы удостовериться, что они ее поняли.

— И повсюду та же самая история, — провозгласил мистер Хэррелсон. — Тот же самый процесс устремляется к неизбежному большому противостоянию ислама и христианства. И едва ли будет иметь значение, кто в нем победит, потому что в конце все повсюду станут подданными одного истинного бога, работать будут на одну истинную корпорацию, думать одну истинную мысль.

— И к тому времени, — подхватила миссис Хэррелсон, — останется лишь одно дерево. Одна птица. Один цветок. Одна собака. Кошмар.

— Отвратительно, — согласился мистер Хэррелсон.

— Невыносимо.

Мистер Хэррелсон подался вперед, резко потрепал Дрейка по колену.

— Вы ж не в «Гринписе», правда? Я так понимаю, местной жандармерии предлагается жирная премия, если кому-то повезет, и он прищучит кого-нибудь из этих ясноглазых ебанушек с листиками.

— Ой, Глен! — воскликнула миссис Хэррелсон.

— Ну и мирок, а? — Мистер Хэррелсон вгляделся в оставшееся содержимое своего стакана, на миг потерялся в янтарном отражении. — Крепкой политикой было бы изничтожить всю эту жуткую компашку белых раджей столетие назад, всю эту чертову их толпу из «Лорда Джима»[106], насадить их породистые головы на крикетные столбики прямо на газоне Дома правительства.

— Но мне вот что интересно, — сказала Аманда. — Можно ли убедительно доказать, что всякий раз, когда житель Запада выезжает из дома, он это делает исключительно из алчности и жажды наживы?

— Намерения, дорогая моя девочка, — всего лишь фейская пыль в этой одурманенной жизни. Смотрите на цели. Смотрите на кровоточащую запись наших проступков.

— Но не может ли быть так, что многим захочется поехать за границу из простого безобидного любопытства, из наслаждения узнавать то, чего не знал раньше? Это же так по-человечески.

— Безобидных мотивов не бывает, — сказал мистер Хэррелсон.

— Кошку сгубило любопытство, — сказала миссис Хэррелсон.

Очевидно, обсуждение завершилось. Миссис Хэррелсон нашарила бумажник в своей довольно крупной сумочке, раскрыла его и передала по столу Коуплендам. В нем был глянцевый студийный портрет приятного молодого человека в форме британского военного флота, губы и щеки безвкусно подкрашены ретушером при обработке.

— Наш сын, — произнесла миссис Хэррелсон. — Погиб во сне на борту «Королевского ковчега» при нашем фолклендском неудачном приключении. Аргентинская ракета попала в середину борта, как раз над его каютой.

— Чтоб не выпустить из наших когтей ни единого куска никчемной скалы. — Теперь мистер Хэррелсон пил прямо из бутылки «Джонни Уокера».

— Роджер любил военный флот, — произнесла его мать. — Что нам было делать?

— Сожалею, — сказала Аманда.

— Поезжайте домой, — настойчиво сказала миссис Хэррелсон. — Нечего больше смотреть. Даже тут. Все сплошь замусоленные банкноты, телевидение и смерть.