С высоты птичьего полета

– Должно быть, за мной следили, – заявил Майкл, его голос был едва слышен.

В ужасе она прижалась к нему.

– Ты больше не покинешь меня, – дерзко прошептала она. – Я никогда не смогу жить без тебя. Куда ты, туда и я, чтобы ни случилось, мы встретим это вместе.

Он горячо поцеловал ее, словно у него не осталось сил отпустить ее.

Снова раздался стук в дверь. Они начали одеваться, пристально наблюдая друг за другом, не желая терять ни минуты, думая о чем-то другом. Кто бы ни был по ту сторону дверей, он не был другом. Все знакомые им евреи ушли, а ее сестра никогда не спускалась к лодке. Со спокойной уверенностью она осознала, что если за ним пришли нацисты, то она чрезвычайно благодарна за этот их последний раз, что бы ни было, они все встретят вместе. Медленно держась за руки, они подошли к двери, и она открыла ее.

Кто-то вошел внутрь, увидев, кто это, Эльке ахнула:

– Так вот почему ты никогда не хотела меня! У тебя был он, ты его спрятала, и я по лицу вижу, что он еврей. Уверен, власти будут рады встретить самого последнего еврея в Амстердаме, – лицо Гельмута раскраснелось от ярости. – Я был в доме твоей сестры. Она сказала, ты здесь. Значит, и она тоже не знает.

Гельмут повернулся, собираясь уходить, и Эльке подошла к нему.

– На твоем месте, я бы держала рот на замке. Это может плохо кончится для тебя.

Гельмут обернулся и хмуро посмотрел на нее.

Эльке продолжала:

– Я знаю, чем ты занимался всю войну – отдавал нацистам произведения искусства, и когда все это закончится – а мы понимаем, это будет скоро, – думаю, что союзные власти будут рады встрече с тобой.

– Ты ничего не сможешь доказать, – зашипел он.

– А, вот тут ты ошибаешься. В последний раз, когда мы вешали картину в твоей квартире, когда ты был в Берлине, помнишь, ты сам дал нам ключ, чтобы мы повесили ее? Так вот, кто-то должен был следить за картиной, и пока я там была, мне понадобилась ванная, и мне удалось обнаружить нечто занятное в твоей спальне – письма, квитанции, адреса. Должна признаться, я сохранила парочку любопытных документов на случай, если мне придется предупредить власти, когда выиграем эту войну.

Гельмут пал духом.

– Ты бы так поступила? Со мной? Почему? Это был просто бизнес, ты же сама понимаешь. Я любил тебя!

– Гельмут, ты не хуже меня знаешь, что это были голландские шедевры. Это сокровища нашей страны – украденные, приобретенные или проданные в разы дешевле их стоимости.

Он стал защищаться:

– В чем я виноват? Разве это не просто бизнес?

Эльке замотала головой:

– Где твоя человечность, где чувство собственного достоинства? И теперь ты собираешься разрушить и мою жизнь тоже? Я никогда не думала, что даже ты можешь так низко пасть. Я всегда хотела доложить о тебе, но теперь у меня есть к тебе предложение. Помоги нам с Майклом бежать во Францию или Англию, а когда мы окажемся в безопасном месте, я напишу сестре, расскажу, где спрятаны эти бумаги и попрошу их сжечь.

Он взволнованно смотрел на нее:

– Вывезти еврея невозможно.

– Наверняка у тебя есть друзья на контрольно-пропускных пунктах. Они знают тебя, чем ты занимаешься. Во время своей следующей поездки в Германию высади нас поближе к союзникам, спрячь нас в фургоне с картинами. И никто кроме Бога не узнает о твоих преступлениях.

* * *

Два дня спустя, на контрольно-пропускном пункте, считавшимся последним, произошло нечто необычное. До этого фургон останавливали, они слышали, как Гельмут быстро перекидывался куцыми фразами, и затем они ехали снова. Но на этот раз они услышали, как Гельмут открыл дверь, вышел и захлопнул ее за собой. Майкл различал приглушенный разговор снаружи фургона, но понял, о чем идет речь. Даже в темноте он видел напуганные глаза Эльке. Он потянулся к ней, взял за руку и сжал ее, произнеся губами: «Я тебя люблю».

Она кивнула, но они оба понимали, это недобрый знак. Внезапно задняя дверь фургона распахнулась. Яркий солнечный свет хлынул внутрь и почти ослепил их, в силуэтах людей они опознали немецких солдат с нацеленными на них винтовками.

– Выходите. Выходите, вы оба.

Ошеломленные, они выбрались из фургона, и Майкл, взглянув на Гельмута, сразу понял, что тот никогда не собирался дарить им свободу.

Неожиданно, Гельмут выпалил:

– Он еврей; вот этот, вот еврей! Он угрожал мне и заставил мою девушку спрятаться с ним внутри фургона, иначе он угрожал меня убить.

Глаза Гельмута обезумели от лжи, голос стал высоким и пронзительным. Майкл посмотрел на Эльке, в ее глазах читалась дикая смесь страха и возмущения.

Она повернулась к Гельмуту:

– Как ты смеешь, Гельмут? Как ты можешь быть таким жестоким?

Вдруг двое солдат схватили Майкла и грубо потащили его к зданию на контрольно-пропускном пункте, а другой солдат сжал руку Эльке.

– Она пойдет со мной, – крикнул Гельмут. – Она не виновата, это моя девушка! – жалко звучал его голос.

Даже объятая ужасом Эльке нашла слова и зло выговорила:

– Это не мой мужчина. Я его не знаю. И видно, не знала его никогда.