С высоты птичьего полета

Без всяких отговорок Ингрид согласилась, и Йозеф спустился вниз, чтобы взять в дорогу немного еды из контейнеров гуманитарной помощи. Он упаковал еду для путешествия и напоследок выглянул из окна кухни. Между ногами проскользнуло мохнатое туловище. Дантесу тоже придется поехать с ними, он был по-прежнему бодр, впрочем, как всегда.

Взяв кота на руки, он прошептал ему в бархатное ухо:

– Дантес, друг мой, в деревне будет много мышей.

Йозеф подумал о мефрау Эпштейн и пожалел, что не может отмотать время назад и в последний раз услышать ее музыку через окно. Он подумал о Майкле, лелея надежду, что, где бы тот ни был, он в безопасном месте. О другом он думать не мог. Это было слишком тяжело. Его единственная надежда: к концу войны Майкл каким-то образом добрался до союзных земель. Ему бы хотелось остаться и подождать, чтобы узнать вернется ли Майкл. Но также он понимал, что сейчас очень нужен Ингрид. Один раз он уже бросил ее, когда она была маленькой девочкой, и больше так не поступит. На этот раз он обязательно о ней позаботится.

Может быть, после всего пережитого ее отношения с людьми станут более честными, она залечит свои раны и, возможно, даже снова обретет любовь. У нее больше шансов выжить вдали от города. Это ее единственная надежда. В Амстердаме сейчас кипят страсти, и нужно уезжать как можно скорее, чем дольше он задержатся, тем опаснее это станет для Ингрид.

Он принес с чердака кое-что из Сариных вещей, и Ингрид оделась. И пока было темно, завершил дела в доме и запер двери. Последним человеком, о котором он подумал, захлопывая ставни на окнах, была Ханна, и его сердце снова наполнилось тяжестью. С тех пор, как в последние несколько месяцев его чувства стали прояснились, ему так и не представился случай рассказать о своей любви. Он проклинал себя за то, что не выпалил в порыве, а решил ждать подходящего момента. Но этот подходящий момент так и не наступил, и теперь у него появились более важные дела. Может быть, когда он пристроит Ингрид, он сможет вернуться и рассказать ей? Или он напишет ей письмо? Но потом он понял, что не может рисковать и опозорить Ингрид или кого-то еще. Это будет несправедливо. Он не знал, чем может обернуться ее позор. Может быть суд, может тюремное заключение, ее позор могут помнить долго. Он был готов терпеть это, но не мог так поступить с женщиной, которую любил. Если им с Ханной суждено быть вместе, однажды они встретятся в нужное время. Но сейчас главное – позаботиться об Ингрид.

Он отступил от окна, осознавая все, о чем думал, но никогда раньше не признавался даже самому себе. Йозеф любил Ханну, и, хотя у них никогда не было возможности исследовать отношения, он чувствовал именно любовь. Эти чувства подкрались к нему, потому что он их не узнал, а он не узнал их, потому что они не были похожи на любовь с Сарой; ту молодую беззаботную любовь, которая случается только в молодые годы и не скрашивает опытом прожитых лет. Это было по-другому; глубоко и многозначительно, но так же сильно и в каком-то смысле намного более реально. Он хотел бы, что у него появилась возможность исследовать эту любовь, но, казалось, война всеми способами рушила планы людей и его личная жизнь виделась ему не такой уж большой ценой, которую требовалось заплатить, учитывая, что многие потеряли гораздо больше.

Устроив Дантеса в корзинке, Йозеф и Ингрид двинулись по улицам Амстердама, которые все еще оправлялись после вчерашних торжеств.

Когда они уходили, дороги были усеяны флагами и приветственными посланиями солдатам, и принесенное союзниками мирное спокойствие жизни прошло мимо них. Канадские солдаты из патруля махали им на ходу. На мгновение Йозеф остановился, оглядел свой опустошенный город и подумал, каким другим ощущалось это утро после стольких лет при гитлеровском режиме. Казалось весь Амстердам мурлыкал от удовольствия. Наконец-то стало спокойно. Затем, взяв Ингрид за руку, они поспешили к вокзалу, и он с облегчением почувствовал, что наконец-то снова может дышать.

Глава 57

Ханна проснулась и подумала о вчерашнем дне. Она была дома, когда начались гуляния на улицах. Война закончилась. После стольких лет безлюдной тишины, было странно слышать, как люди кричат, смеются и приветствуют друг друга. Она бросилась к Оме, красное, заплаканное лицо старой подруги просияло, когда она обняла Ханну так крепко, что казалось, сломает ей одно из ребер.

– Наконец-то мы снова заживем, – сказала ее пожилая подруга, сжимая руку Ханны, – а не будем выживать.