С жизнью наедине

Марджи-шире-баржи бросилась вперед, звеня браслетами. Ее темное морщинистое лицо испещряли черные родинки, перепутанные пушистые дреды перехвачены свернутой в ленту банданой, чтобы не лезли в глаза. Джинсовая рубашка была маловата и туго обтягивала большую грудь, на заправленных в резиновые сапоги штанах синели пятна от ягод.

Мардж вытащила Лени из-за стола и сжала в объятиях. От нее пахло самодельным шампунем и древесным дымом. Летней Аляской.

— Черт побери! — Судья ударил молотком. — Что происходит? Эта девушка обвиняется в серьезном уголовном преступлении…

Марджи-шире-баржи выпустила Лени из объятий и усадила на стул.

— Джон, да ты никак рехнулся? Преступление — это ваш суд. — Скрипя сапогами, Мардж подошла к скамье судьи. — Девочка ни в чем не виновата, этот идиот Уорд вынудил ее сделать признание. И в чем же? В том, что она была соучастницей преступления? Или покрывала убийцу? Господи боже мой. Она этого говнюка, отца своего, не убивала; мать перепугалась, сказала ей, что надо бежать, вот она и сбежала. А ей всего-то было восемнадцать, отец их избивал. Тут любая сбежит.

Судья еще разок ударил молотком по столу.

— Ох, Мардж, язык у тебя хорошо подвешен, но теперь помолчи. Здесь я хозяин. Тем более что мы сейчас не приговор выносим, а только предъявляем обвинение. Придет время — дашь показания.

Марджи-шире-баржи повернулась к прокурору:

— Сними с нее обвинения, Эйдриан. Если не хочешь до конца сезона проторчать в суде. В Канеке, да и на нефтепроводе каждая живая душа знала, что Эрнт Олбрайт бьет жену. Я тебе кучу свидетелей приведу. Начиная с Тома Уокера.

— Тома Уокера? — повторил судья.

Марджи-шире-баржи повернулась к судье и скрестила руки на груди, словно хотела продемонстрировать, что пробудет здесь хоть до ночи, но все равно настоит на своем.

— Его самого.

Судья взглянул на тощего прокурора:

— Эйдриан?

Прокурор уткнулся в лежавшие перед ним документы. Постучал ручкой по столу.

— Не знаю, ваша честь…

Дверь открылась, и вошла дежурная из полицейского участка, нервно вытирая руки о штаны:

— Ваша честь…

— Чего тебе, Марси? — рявкнул судья. — Не видишь, мы заняты.

— Губернатор на проводе. Хочет с вами поговорить. Немедленно.

* * *

Только что Лени стояла у стола рядом с адвокатом, не успела оглянуться — и вот уже выходит из зала суда.

Снаружи возле большого пикапа ее ждала Мардж.

— Что случилось? — спросила Лени.

Марджи-шире-баржи бросила ее чемодан в ржавый кузов пикапа.

— На Аляске все как везде. Здесь тоже не помешают знакомства в высших сферах. Томми позвонил губернатору, и тот настоял, чтобы с тебя сняли обвинения. — Она коснулась плеча Лени. — Все кончено, девочка.

— Не совсем, — возразила Лени. — Надо еще кое-что сделать.

— А, ну да. Том ждет тебя дома. Он отведет тебя к Мэтью.

Об этом Лени запрещала себе думать. Она подошла к пассажирской двери пикапа и уселась на покрытое одеялом сиденье.

Марджи-шире-баржи села за руль, поерзала, устраивая свое грузное тело поудобнее, завела мотор.

Заиграло радио. «Возьми еще одну частичку моего сердца»[80], — донеслось из динамика. Лени закрыла глаза.

— У тебя такой вид, словно ты вот-вот сломаешься, — заметила Марджи-шире-баржи.

— Сломаешься тут. — Лени подумала, не спросить ли у Мардж о Мэтью, но, если честно, она так вымоталась, сейчас любая мелочь могла вывести ее из равновесия. Лени уставилась в окно.

Они подъехали к пристани, и Лени с восхищением оглядела залитые солнцем окрестности. Казалось, мир светится изнутри — со всеми его яркими красками, волшебной позолотой, острыми заснеженными вершинами гор, сочной зеленой травой и синим морем.

У причала стояло множество рыбацких лодок. На пристани было шумно: верещали морские птицы, урчали моторы, изрыгая клубы черного дыма, в воде между лодок скользили выдры, болтали друг с другом.

Они сели в «Честную охоту», большую красную рыбацкую лодку Мардж, и полетели по голубой глади залива Качемак к уходящим ввысь снежным горам. На воде играли солнечные блики, и Лени прикрыла глаза ладонью, но сердце-то не прикроешь. На нее нахлынули воспоминания. Она вспомнила, как впервые увидела эти горы. Могла ли она тогда подумать, что Аляска завладеет ее сердцем? Настолько ее изменит? Она не знала, не помнила. Казалось, это было так давно.

Они обогнули мыс у бухты Сэди и юркнули меж двух холмистых зеленых островов, берега которых были усеяны серебристыми корягами, бурыми водорослями и галькой. Лодка замедлила ход, обогнула каменный волнорез.

Вот и пристань, а над нею — ютившийся на сваях Канек. Они привязали лодку и направились по причалу к забору из рабицы, отделявшему пристань от города. Мардж вроде молчала, хотя Лени и не поручилась бы. Она сейчас слышала лишь свое тело, словно ожившее в этом месте, которому всегда будет принадлежать, — стук своего сердца, дыхание, шаги по гравию Главной улицы.