Сабанеев мост

Поляков вполне заслуженно получил золотую звезду Героя Социалистического Труда, но, будучи щепетильным человеком и считая, что руководство созданием новой системы организации производства на Волжском автозаводе входило в его служебные обязанности, вычеркнул себя из списка людей, представленных на соискание государственной премии за эту работу. Конечно, он был достоин премии больше, чем кто-либо другой. Между прочим, этот его поступок сделал для меня как для руководителя, хотя и существенно меньшего масштаба, психологически невозможным обратиться к нему, когда один из моих недоброжелателей, обладавший необходимыми полномочиями, вычеркнул меня из списка кандидатов на Премию Совета министров за развитие колесного производства. Поляков относился ко мне хорошо; я это чувствовал, встречаясь с ним на совещаниях и в поездках, а однажды узнал об этом от директора своего института. Как-то раз в его кабинет, где мы с ним обсуждали некоторые проблемы, вошел мой коллега. Директор сказал ему:

– Борис, мы заняты. Ему вечером к министру ехать.

– Дрожишь? – спросил меня Борис. Он знал, что многие боятся министра, который своими вопросами мог поставить в тупик человека, плохо знающего свое дело.

– Чего ему бояться? – сказал директор. – Он у Полякова в фаворе.

Зная это, думаю, меня бы в списке восстановили, но был риск потерять его уважение, которое было дороже премии. Впрочем, я особенно не огорчался, поскольку иронически относился к орденам, званиям и государственным премиям, которые в эти времена совершенно обесценились, и мне всегда был симпатичен персонаж Хэмингуэя, раздававший свои медали девочкам в парижском борделе.

Конечно, многие подчиненные его побаивались. Опасения были обоснованными: Поляков мог отстранить от работы мгновенно, если понимал, что специалист со своими обязанностями не справляется. Но он никогда не употреблял ненормативную лексику и был воспитанным человеком; я видел однажды, как он, входя из коридора в свою приемную, автоматически пропустил впереди себя женщину, незначительного технического сотрудника.

Его энергия сделала возможным невозможное: гигантский КамАЗ был построен за шесть лет, а Заинский завод – за три года. В последний перед сдачей в эксплуатацию год он обязательно приезжал на обе стройки раз в две недели. Каждую вторую пятницу вечером он прилетал камазовским Ан-24 в Бегишево – новый аэропорт, построенный между Набережными Челнами и Заинском, – и появлялся в Заинске около девяти часов. Чуть прихрамывая, он обходил стройку, проводил короткое совещание, определяя проблемы и принимая решения по их устранению, и, отказавшись от ужина, уезжал в Челны, где в субботу инспектировал стройку, проводил совещания, а вечером улетал в Москву. Хромал он после автомобильной аварии, в которую попал ночью, возвращаясь в Москву без милицейского сопровождения из поездки на один из наших заводов. Какой-то мерзавец оставил на шоссе без аварийного освещения бульдозер с навесным механизмом, который снес водителю голову, а Поляков остался жив, потому что дремал на заднем сиденье полулежа.

Многие считали, что он напрасно контролирует мелочи, которыми министр не должен заниматься. И действительно, в одном и том же «дацзыбао» решения по стратегическим вопросам могли совмещаться с поручением обеспечить поставку чешского пива иностранным специалистам, работающим на КамАЗе. Полякову хотелось предусмотреть все, потому что он хорошо знал, что полностью положиться на исполнителей невозможно. Мне эта его черта импонировала, потому что я тоже исповедовал принцип, согласно которому в большом деле мелочей не бывает. Прочитанная в детстве шотландская баллада, переведенная Маршаком, о том, как государство погибло, «потому что в кузнице не было гвоздя», осталась заповедью на всю жизнь.

Поляков внимательно подбирал руководителей аппарата министерства, однако ему приходилось считаться с ЦК партии, в номенклатуру которого эти кадры входили. Вероятно, он не был в восторге, когда ЦК навязал ему заместителя, которого пришлось убрать из Моссовета за какие-то прегрешения и который, насколько я знаю, был чужеродным элементом в сложившемся организме. Согласовывая назначения, партийные органы, видимо, старались обеспечивать относительный национальный баланс среди крупных руководителей, так, например, в дополнение к первому заместителю министра армянину Башинджагяну был назначен заместителем министра украинец Погостинский. При балансировании национального состава высших административных органов евреев назначали очень осторожно; в эти годы в правительстве был только один официальный еврей – Дымшиц, что, впрочем, безупречно соответствовало удельному весу евреев в населении СССР. Членов правительства было больше сотни, и после очередной сессии Верховного Совета, утверждавшего состав правительства, их фотографии печатались в центральных газетах, занимая две-три страницы. Однажды в день публикации таких фотографий я шел темным зимним вечером с работы, меня обгоняли две женщины, и я невольно услышал их разговор: