Сабанеев мост

– Вы хотите купить инструмент для интерьера или для музыки? – спросил он меня.

– Конечно, внешний вид имеет значение, но это вторично, – ответил я.

– Я вам позвоню, когда появится что-нибудь интересное, – обещал он.

Так через некоторое время четыре богатыря, красные от натуги, втащили к нам на седьмой этаж фортепиано старинной немецкой фирмы Zeiter & Winkelmann с замечательным концертным звучанием, покрытое черным лаком, местами истертым, и с бронзовыми канделябрами.

Сева занимался с педагогом, позднее окончил колледж импровизационной, то есть джазовой музыки, музыкантом не стал, но время прошло недаром, потому что знание и понимание музыки играет свою роль и в профессии, и вообще в жизни.

Сезам отворился

В раннем детстве будущее для Севы было совершенно ясным: он хотел стать военным.

– Кем же ты хочешь быть, – спрашивал я, – генералом?

– Нет, папа, я хочу быть лейтенантом.

– Почему именно лейтенантом?

– Понимаешь, – отвечал мой наблюдательный сын, – генералы все какие-то подстарелые.

Теперь, десять лет спустя, в выпускном классе выбор профессии был не таким определенным.

Было понятно, что образование должно быть гуманитарное, и желательно университетское. Я полагал, что следует выбрать юридический факультет, продолжая семейную традицию, из которой я выпал. Важнее соображений о традиции было хорошее базовое образование, конкретная профессия и широкие возможности во взрослой жизни. Наш знакомый, юрист-международник с мировым именем, обещал оказать при поступлении в МГУ поддержку и рекомендовал педагогов с юрфака для подготовки к вступительным экзаменам.

Сева согласился с моим предложением, хотя и без особого энтузиазма. Занятия с педагогом по литературе привели к чудовищному результату: он стал писать совершенно ужасные, стандартные сочинения, где все было правильно, но читать которые было невозможно. Видимо, так теперь представляли себе русскую литературу на юридическом факультете, и это хорошо отражается в языке и стиле современных судебных документов, которые мне приходилось читать. Это продолжалось весь учебный год, а незадолго до выпускных экзаменов Сева познакомился со старшей сестрой своего одноклассника филологом Еленой Костюкович, которая ныне приобрела известность как переводчица на русский язык романов Умберто Эко.

В один прекрасный вечер Сева объявил нам, что поступать на юрфак он не будет, а будет сдавать экзамены на романо-германское отделение филологического факультета. Было известно, что поступить на юрфак трудно, а на филфак почти невозможно. Сева оканчивал школу в шестнадцать лет, и у него, таким образом, был запасной год перед армией, поэтому мы мысленно примирились с тем, что год, возможно, будет потерян. Тем не менее я попросил Андрея Немзера, молодого литературоведа и критика, с которым нас познакомила Костюкович, позаниматься с ним. Через несколько дней Немзер позвонил мне и сказал, что Сева пишет прекрасно и учить его нечему. Оставалось ждать.

Перед вступительными экзаменами университет устраивал консультации для абитуриентов, я возил Севу на машине в здание гуманитарных факультетов на Ленинских горах и ждал его в вестибюле, где обычно циркулировали юноши и девушки довольно интеллигентного вида. Как-то раз в вестибюль вывалилась с верхних этажей шумная однородная толпа, сильно диссонирующая с привычной публикой, и я спросил дежурного, кто эти люди. Оказалось – это абитуриенты юридического факультета. Почти все они явно были, как сейчас говорят, лица кавказской национальности, довольно примитивные на вид. Тут до меня дошло, что это результат принятого недавно в Закавказье порядка, не разрешающего детям партийных и советских работников поступать в юридические вузы в своих республиках. Предполагалось, что это решит проблему кланов и кумовства в правоохранительных органах, достигшую на местах невероятных масштабов. Результатом этих благих намерений было лишь то, что родители побогаче отправляли своих детей учиться в Москву в МГУ, а родители победнее – тоже в МГУ, но рангом пониже – в мордовский госуниверситет в Саранске. Вчерашние абитуриенты с вчерашними же взглядами и низкой культурой сегодня задают тон в соответствующих структурах.

Это был 1986 год, второй год перестройки и гласности. В этот год под напором разоблачительных статей в прессе старая система взяток в МГУ развалилась, а новая система и новые прейскуранты еще не сформировались. Совершенно как на Черноморской киностудии в «Золотом теленке», когда немое кино кончилось, а звуковое еще не родилось. Вероятно, за последние годы это был единственный случай, когда у некоторых сотрудников МГУ пострадало благосостояние, а в конкурсе на престижных факультетах соревновались знания, а не звания, и способности, а не деньги.

Пока Сева писал сочинение, я прогуливался по территории с весьма симпатичным человеком, который так же, как и я, нервничал в ожидании дочки. Это был Вадим Борисов, историк и литературовед, много сделавший для публикации Солженицына в России, будущий член редакции журнала «Новый мир».