Ночью не спалось совсем, потому что бабушкин дом был наполнен непривычными звуками. Пугающими. Сверчки стрекочут, ветер скрипит чем-то снаружи, машины проезжают быстро, редко и шумно. И все кажется, что сейчас войдет призрак бабушки, шаркая и кряхтя. А еще здесь очень темно. Ведь в городе свет льется в спальню от фонарей, реклам и баннеров за окном, постоянно ездят машины, ходят люди независимо от времени суток. А тут даже электричество не издает свой мерный пищащий звук, нет тикающих часов, и постоянно кто-то копошится: то ли зверь, то ли птица под крышей. Кровать неудобная. Как я на ней в детстве спала? Скрипучая, жесткая, пахнет железом и плесенью. Варя и Кевин легли в сенях на более широкую и новую кровать. Желание остаться наедине у двух безумно влюбленных понятно. Поэтому не претендую на удобство. Пускай нежатся в объятиях друг друга на широкой кровати.
Не выдержав этой ужасной тишины и темноты, я одеваюсь и, крадучись, выхожу на свежий ночной воздух. Надо мной распласталось огромное черное небо с яркими брызгами звезд, словно небесный художник неловко взмахнул кистью. Красиво. Луна желтая, круглая, глядит на меня своим глазом, все видит, все знает.
– У него через несколько дней день рождения… – шепчу я ей, сидя на крыльце. – Я могу позвонить! Услышу голос. Его голос! Я скучаю по нему, Луна. Очень. Ты скажи ему, что люблю его.
Я замолкаю, утираю слезы и хлюпаю носом. После чего вспоминаю слова заклинания, только они бессмысленны сейчас. Их нужно шептать возлюбленному. Мне все равно, поэтому, шмыгая носом, шепчу себе в коленки:
– Я, Дева-Луна, зову через ветер, зову через звезды, зову через облака: пусть придет в мои сны, в мою явь тот, кто любит меня – Рэйнольд Оденкирк.
Рыдаю снова, опять. Варя жестокими словами вскрывала меня похлеще патологоанатомов в морге.
«
Ну почему я сомневаюсь? Ведь Рэй признался, что любит! Почему? Ведь мог бы СМС Кевину послать. Через Гроховски же посылал сообщение! Или он боится, что я опять все пойму превратно? Я обязана ему позвонить. Достаточно услышать его голос, чтобы узнать: ждет меня он или нет.
– Не спится? – Я вздрагиваю от неожиданности. Обернувшись, вижу Ганна, который, как и я, вышел завернутым в одеяло поверх куртки.
– Нет. А тебе?
– Слишком тихо в доме. Жутко.
Ганн спускается и присаживается ко мне на ступеньку. Через непродолжительную паузу звучит голос Кевина, глуша стрекотание сверчков. Я стараюсь вытереть слезы и меньше хлюпать носом.
– Ты прости ее за то, что она тебе наговорила. Она действительно с ума сходила, когда искала тебя.
Я вздыхаю. Уже простила. На Варю обижаться долго не умею, как бы больно она не сделала.
– Я смотрю, ты в самом деле сильно полюбила Оденкирка.
Киваю, не в силах произнести хоть что-то. Опять повисает молчание, не знаю, о чем думает Кевин, но я пытаюсь справиться со слезами, чтобы не разрыдаться на плече у Ганна.
– Я ошиблась, Кев, – специально перехожу на английский, чтобы Ганн понял, что я все еще Мелани. Что Гриффит и Шувалова – это один и тот же человек, который не разграничивается амнезией и знанием языков. – Я должна была выбрать Рэя, не Виктора. И Варя это сразу же почувствовала.
– Ты выбрала то, что должна была.
Я смотрю на Кевина, не понимая, что он имеет в виду. Ганн смотрит меня: я не вижу его медового цвета глаз, они в ночи черные, но знаю, что взгляд серьезный. Теплый и заботливый.
– Ты выбрала семью. Я выбрал любовь. И мы на разных сторонах… Невозможно сложить то, что не складывается. Закон выбора суров.
– Да-да, закон суров, но это закон, – вспоминаю крылатую латинскую фразу, в которую Кевин вложил свое понимание.
Да, как-то не задумывалась, что он в том же положении, что и я.
– Ты жалеешь? – спрашиваю то, что съедает меня изнутри.