Читаем Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней полностью

Острая боль занозой засела в ее отвисшей груди и, высекая искры прозрения, ударила в самое сердце. Надежды и упования на немцев оказались не менее иллюзорными, чем ее девичьи фантазии о рождении сына от Юнга. Все это обернулось тем, что находящиеся рядом с ней дочери стали пленницами ее воображения, не соотнесенного с реальностью.

Будучи психоаналитиком, Сабина не могла не знать того, что многие больные, с которыми ей приходилось иметь дело, живут в мире фантазий. Фрейд неоднократно подчеркивал, что для образования невроза важна не столько физическая, сколько психическая реальность. Говоря психоаналитическим языком, психически больные люди не тестируют реальность.

Будучи молодой девушкой, Сабина сама прошла курс лечения в клинике Бургхольцли. Позднее она закончила медицинский факультет Цюрихского университета, защитила докторскую диссертацию и стала практикующим психоаналитиком. Поэтому она как никто другой была знакома и со сферой одолевающих человека фантазий, и с неукротимыми бессознательными желаниями, не считающимися ни с какой реальностью.

В то же время ей были хорошо известны идеи профессора Фрейда, выдвинутые им в 1911 году. В соответствии с ними каждый человек в своей жизни стремится руководствоваться принципом удовольствия, но, находясь в обществе, вынужден придерживаться принципа реальности.

Сабине не пришлось напоминать самой себе об этих азбучных истинах психоанализа. Но пришедшее к ней запоздалое прозрение столь сильно сдавило ее сердце, что, поперхнувшись и громко закашляв, она зашаталась под грузом материнской вины.

Материнский инстинкт, материнская вина. Все верно.

Но почему, – спросила сама себя Сабина, – это случилось именно со мной? С человеком, знакомым с психоанализом не понаслышке, прошедшим все муки профессионального приобщения к сану психоаналитиков?

Ужаснее всего то, что в просвет между молотом и наковальней попали и ее дочери. Их рождение было наградой за все предшествующие переживания. Но она никак не могла представить себе их смерть от руки арийцев.

Разве в ее предшествующих рассуждениях о жизни и смерти содержался подобный мотив? Разве ее размышления не служили жизни?

Даже в самом кошмарном сне ее бессознательное не сталкивало между собой евреев и арийцев. В ее сознании жизнь и смерть также находились по ту сторону действительности, где не было никакой грани между еврейством и арийством.

Сабине стало не по себе. Тошнота подкатывала к горлу, лишая ее последних сил. И все же, украдкой взглянув на дочерей, шагавших рядом с ней, она, собрав, что называется, в кулак всю свою волю к жизни, попыталась изобразить на своем лице спокойствие.

Девочки не должны видеть свою мать в таком угнетенном состоянии. Она всегда была им надежной опорой, защищала от бед и невзгод, особенно обрушившихся на их семью в последние годы.

Как бы ей самой ни было плохо сейчас, она должна, просто обязана выстоять и поддержать своих дочерей.

Чуть выпрямившись и превозмогая боль в ноге, Сабина крепче сжала руку Евы и, подбадривая взглядом Ренату, сделала вид, что ей намного легче. Пусть девочки видят, что их мать не только не является обузой в этот нелегкий день их страданий и испытаний, но и может служить примером стойкости духа!

Вместе с тем Сабина понимала, что при всем напряжении воли ее силы не безграничны. Хотя она не старуха, тем не менее, возраст дает о себе знать. Долго она не выдержит. Не дай Бог потерять сознание! Что тогда будет с ее дорогими девочками?

Скорей бы придти туда, куда их гонят немцы. Хотя бы немного передохнуть, собраться с мыслями, обрести новые силы. Поговорить с дочерьми, подбодрить их и дать совет, как им вести себя, если вдруг немцы начнут их расспрашивать о семье.

Что за мука ожидание неизвестности! От этого можно сойти с ума.

Мысль о возможности сойти с ума не то чтобы поразила Сабину, но каким-то непостижимым образом вызвала в ней беспокойство. Что-то обжигающее опалило ее душу. Не успев оформиться в какое-то умозаключение, мысль о сумасшествии, описав замкнутый круг, внезапно ушла в глубины ее психики. Но она не затерялась там среди привычных для нее страхов, тревог и сомнений. Напротив, окунувшись в дебри бессознательного, она вывернула наизнанку давно вытесненные переживания и всполохом молнии осветила годы ее пребывания в цюрихской клинике Бургхгольцли.

Невроз с истерическими симптомами

Бургхольцли. Открытый в 1870 году как кантональная психиатрическая лечебница приют для больных, сумасшедший дом. В 1879 году этой лечебницей стал заведовать известный в то время психиатр Август Генри Форель. С 1898 года заведование перешло к Паулю Евгению Блейеру. Кантональная лечебница стала психиатрической клиникой при Цюрихском университете.

Помню как сейчас. Мне тогда было 18 лет. Оставалось два месяца до дня рождения, до девятнадцатилетия. Во второй половине августа, кажется 17 числа 1904 года, меня перевели в лечебницу Бургхольцли.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганистан. Честь имею!
Афганистан. Честь имею!

Новая книга доктора технических и кандидата военных наук полковника С.В.Баленко посвящена судьбам легендарных воинов — героев спецназа ГРУ.Одной из важных вех в истории спецназа ГРУ стала Афганская война, которая унесла жизни многих тысяч советских солдат. Отряды спецназовцев самоотверженно действовали в тылу врага, осуществляли разведку, в случае необходимости уничтожали командные пункты, ракетные установки, нарушали связь и энергоснабжение, разрушали транспортные коммуникации противника — выполняли самые сложные и опасные задания советского командования. Вначале это были отдельные отряды, а ближе к концу войны их объединили в две бригады, которые для конспирации назывались отдельными мотострелковыми батальонами.В этой книге рассказано о героях‑спецназовцах, которым не суждено было живыми вернуться на Родину. Но на ее страницах они предстают перед нами как живые. Мы можем всмотреться в их лица, прочесть письма, которые они писали родным, узнать о беспримерных подвигах, которые они совершили во имя своего воинского долга перед Родиной…

Сергей Викторович Баленко

Биографии и Мемуары
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Русская печь
Русская печь

Печное искусство — особый вид народного творчества, имеющий богатые традиции и приемы. «Печь нам мать родная», — говорил русский народ испокон веков. Ведь с ее помощью не только топились деревенские избы и городские усадьбы — в печи готовили пищу, на ней лечились и спали, о ней слагали легенды и сказки.Книга расскажет о том, как устроена обычная или усовершенствованная русская печь и из каких основных частей она состоит, как самому изготовить материалы для кладки и сложить печь, как сушить ее и декорировать, заготовлять дрова и разводить огонь, готовить в ней пищу и печь хлеб, коптить рыбу и обжигать глиняные изделия.Если вы хотите своими руками сложить печь в загородном доме или на даче, подробное описание устройства и кладки подскажет, как это сделать правильно, а масса прекрасных иллюстраций поможет представить все воочию.

Владимир Арсентьевич Ситников , Геннадий Федотов , Геннадий Яковлевич Федотов

Биографии и Мемуары / Хобби и ремесла / Проза для детей / Дом и досуг / Документальное