Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней

Не хотел ли он тем самым переложить бремя своего решения на Фрейда, в иносказательной форме предлагая ему самому сделать первый шаг к разрыву отношений между ними?

Зачем?..

Минуточку. Что-то мне стало не по себе. Не может этого быть!

Надо вспомнить. Какая-то странная мысль все время крутится в голове, но никак не ее зафиксировать. Какие-то подозрительные ассоциации всплывают на поверхность сознания, но тут же исчезают, поскольку кажутся совершенно абсурдными.

Так, еще немного. Вот оно!

Не помню, но где-то я читала о том, что по одной версии убийство быка было осуществлено необычным образом. Скорпион разбил его яички.

Фрейд – Телец, Юнг – Лев. А кто же Скорпион?

Я родилась 25 октября. Значит, получается, что по гороскопу я – Скорпион. И если исходить из той версии, то именно я должна сыграть решающую роль в том символическом убиении быка, которое послужит причиной разрыва между Юнгом и Фрейдом.

Нет, не может быть, чтобы Юнг прибег к такому изощренному способу разрешения нашего интеллектуального треугольника. В его работе не упомянута версия убиения быка скорпионом.

Разве способен любящий человек, а Юнг признавался в своей любви ко мне, ради достижения собственных целей духовного роста устраивать такое жертвоприношение, снимая с себя ответственность за ритуальное убийство и перекладывая его на других, в том числе на любимую женщину?

А почему нет?

Я помню, что в то время, когда безумная страсть к Юнгу заставляла содрогаться все мое тело, я одновременно и любила, и ненавидела его. Я ненавидела его за то, что он никак не мог принять какое-либо твердое решение.

Быть может, Юнг испытывал то же самое по отношению ко мне. Недаром говорят, что от любви до ненависти один шаг.

Но к тому времени, когда он написал свою книгу о метаморфозах и символах либидо, между нами установились именно дружеские отношения. Моя любовь к Юнгу не прошла, но ее жар уже не опалял меня так сильно, как это было ранее. Да и он не вел себя так неистово, как после разрешения недоразумения, связанного с распространяемой сплетней о нем.

Со временем Юнг настолько успокоился, что мне это показалось даже странным. Возникла мысль: а не увлекся ли он кем-то еще?

До меня доходили слухи, что у него появилась молодая ассистентка, кажется Тони Вольф, которая помогала ему в подборке библиографии для его работы о метаморфозах и символах либидо. Но, пережив глубокие потрясения, связанные с ранее распространившимися слухами о Юнге, я изгоняла из своего сознания все домыслы, которые могли касаться любимого человека.

Словом, мне трудно допустить и тем более поверить, что в размышлениях Юнга о жертвоприношении содержатся сознательно продуманные, но скрытые от глаз рядового читателя пассажи, относящиеся ко мне как возможному исполнителю его потаенных замыслов.

Но при чем здесь сознание?

Мой собственный опыт в качестве психоаналитика является лучшей иллюстрацией того, что человек чаще всего действует бессознательно.

А сам психоаналитик?

Вроде бы он считается специалистом по бессознательному, а следовательно, должен разбираться не только во внутренних конфликтах своих пациентов, но и в собственных бессознательных влечениях, желаниях, механизмах защиты.

Увы! Чаще всего он сам оказывается в плену своего бессознательного.

Мои взаимоотношения с Юнгом – наглядный пример того, что бессознательное может вытворять с нами. Как говорится, сапожник без сапог. Даже Юнг был вынужден признать, что в том неприятном для нас обоих инциденте он оказался пойманным в сети иллюзии, то есть своего бессознательного.

Так, может быть, и при написании своей книги о метаморфозах и символах либидо Юнг руководствовался не только сознанием? Нельзя исключать того, что именно бессознательное водило его рукой в то время, когда он писал о жертвоприношении.

Не стоит сбрасывать со счетов и возможность того, что его бессознательная обида на что-то или на кого-то вылилась в поиск и воспроизведение того мифологического материала, который привел его к оправданию жертвоприношения.

Я сама себе задавала вопросы о том, прощу ли я когда-нибудь в жизни Юнгу то, что он сделал со мной, и простит ли он мне то, что сделала с ним я. А что если его неспособность простить меня как раз и обернулась бессознательным поиском в моем лице того исполнителя, который должен совершить жертвоприношение.

Черт возьми!

Неужели я дошла до всего этого при повторном чтении работы Юнга?

Неужели эти мысли пришли мне в голову уже тогда, когда я еще не рассталась со своей любовью?

Или они вспышкой молнии сверкнули в моем сознании только сейчас, когда, помогая не свалиться с ног и не рухнуть на дорогу, по которой нас гонят немцы, моя память извлекает из далекого прошлого тревожные для меня воспоминания?

Впрочем, теперь это не столь уж важно. Главное, что, пока хоть какая-то мысль пульсирует в моей голове, я остаюсь живой, способной на воспоминания. Еще французский философ Декарт говорил: «Я мыслю, следовательно, я существую».

Живу или существую?