Саблезубый

Одернув верх пижамы, я пошла на кухню и уселась голой задницей на табуретку, уставившись на початую бутылку коньяка. Что, приземлили тебя, Сомова? А ты уже прямо размечталась. Сдам проклятущие побрякушки, куплю документы, еще и типа стартовый капитал останется. У брата на шее не повисну, наоборот, еще и с ним поделюсь за помощь. Благодетельница недоделанная. Жилье сниму, работать пойду. Или учиться. А можно и то, и другое. Потяну, я не слабачка. И что теперь? Железки эти хоть выкини, они подстава натуральная, денег нет и не будет, документов тоже. Какая мне в таком случае работа светит? На панель? Ага, туда всех берут. Да счаз! Хватит с меня этого гадства. Лучше тогда замерзнуть где на улице насмерть.

— Катька, я же сказал, что мы не договорили, — голый Боев зашел в кухню. Но мне на него и смотреть не хотелось.

— Договорили, — покачала я головой. Что уже из пустого в порожнее… — Спасибо, что предупредил вовремя. И что приютил. За все, в общем. Ты хороший, Андрей.

— Ты еще сейчас мне прощаться начни, ага, — раздраженно рыкнул он и плеснул коньяка себе и мне, пододвинул рюмку.

— Нет, — отказалась я.

— Глотни, сказал, и выходни, — велел Боев.

— С моей наследственностью только начинать успокоение на дне рюмки искать. Слушай… могу я еще немного пожить у тебя? — и зачастила, пока сходу не отказался. — Придумаю что-нибудь и свалю. Обещаю, что это недолго, отсвечивать лишний раз не стану и что к Кольке и близко не подойду. Даже на глаза не покажусь. Честно. От меня не будет проблем, клянусь.

Дурацкие слезы, ну чего они полились? Я не нытичка и на жалость давить тут не собираюсь.

— Господи, ну еще этого мне не хватало! — тяжко вздохнул Андрей, поднял меня с табуретки, сел сам и усадил на себя. Взял салфетку и принялся вытирать мне щеки, хоть я и пыталась увернуться. — Да сиди ты, не ерзай! А то доерзаешься до греха мигом. Ты чего себе уже напридумывала? Свалит она. Куда, блин? Ничего, что я тебе сам предложил остаться и это ты начала рваться куда-то.

— Нет! Не понимаешь ты! — выхватила я у него салфетку, злясь на эти неуместные слезы. — Я не хочу вот так!

— Не понимаю. Как «так»?

— А так! Ты вещи мне вон уже покупаешь, кормишь, содержишь, а я собой опять за все это рассчитываться должна. А я так не хочу больше!

Он отклонился, одарил тяжелым взглядом, хлопнул коньяка без закуски.

— А я что, о расчетах каких-то заикался, Катька? Ответь! — потребовал он грозно. — Не ты ли сама сходу мне этот натуральный обмен выкатила?

— Сама. Но тогда все по-другому было.

— По-другому у нее, — дернул он меня слегка за кончики волос, заставляя посмотреть ему в глаза. — Так, первое, я, по-твоему, урод какой моральный, чтобы за крышу над головой, тряпье и жратву ноги раздвигать требовать?

А ведь и правда, он от меня сам ничего не требовал. Я предложила — он взял. Нет я ни разу и не пикнула. Да еще и так взял, что я готова давать, только он моргни.

— Я…

— Молчи, женщина, я не закончил! Кроме того первого дерьма с минетом, что был твоей же инициативой, я хоть раз что-то с тобой насильно или что неприятное сделал?

— Нет, но…

— Цыц, блин! Я разве сказал, что продать твои цацки — вообще без вариантов? Сказал, что к Кольке приближаться тебе запрещаю, а? Он ведь тебе родня, так?

— Брат, — брякнула, прежде чем язык прикусила.

— Брат… — Андрей уставился на меня пристально и почесал затылок.

— Я не вру. Но говорю же, даже не сунусь, слово даю.

— Да верю я тебе, Катюха, предвкушаю просто, каких пиздюлей твой Колька мне захочет отвесить и как нам не разосраться из-за этого в хлам. Эх, говорил мне Камнев, но я же вечно хером думаю в первую очередь. Но в твоем случае никаких сожалений, — хитро подмигнул он мне.

— Незачем вам ссориться. Мы ему и не скажем, кто я и вообще…

— Тормози, умная! — снова прикрикнул на меня Андрей и даже по заднице чуть хлопнул. — Что значит — не скажем?

— А смысл?

— Погоди, чё-то я не догоняю, — мотнул бритой башкой он. — Колька тебе — брат, но если помочь с цацками пока не сможет, то и на хер не упирался, получается?

— Сам ты умный, Боев, да только не шибко! — огрызнулась я. — Колька о моем существовании и не знает почти наверняка. Жил себе спокойно, а тут я такая свалюсь ему на голову. Здравствуй, братик, приюти меня бездомную, нищую и с кучей проблем на хвосте. Так, что ли? Нет, не пойдет.

— А, то есть, по твоей логике, выходит, что тебе не нищей, а ты такая и есть, хочу заметить, он должен был больше обрадоваться.

— Ты сказал, что украшения — это палево. Они мне бесполезны.

— Я сказал, что прямо сейчас, по горячим следам, они палево. Через годик о них никто и не вспомнит, и сбывай себе понемногу, не скопом.

— Годик?

— А что? Тебе двадцать, а не семьдесят, что такое годик в твоем возрасте?

— Что такое год в моем положении.

Боев взял и пересадил меня лицом к себе и беспардонно толкнулся полустоячим между ног.

— А что не так с твоим положением? — ухмыльнулся он и стиснул мои ягодицы. — Пересидишь у меня, если Колька тебя к себе не утянет и не закроет подальше от меня.

— Угу, на тебе еще скажи.

— Не без этого.