Сабля, трубка, конь казацкий

– Гляди, Петро! – приветствовал меня Полупуд. – Не имела баба хлопот, так завела козу. Был у меня один недоросль в попутчиках, теперь – пара. Скоро буду, как цыганка по табору с целым выводком ходить. Чтоб меня качка пнула…

Э-э, нет. Так не годится. Упадничество не наш стиль. Надо срочно казаку ауру подправлять. Пользу от позитивного мышления никто не отменял.

– Неправильно ты думаешь, казак Василий… – я важно подбоченился. – И не с того боку запрягаешь.

Запорожец заинтересованно взглянул из-под нахмуренных бровей, многозначительно поглаживая рукоять нагайки.

– Ну-ка, ну-ка… Поучи батьку детей делать.

– Этому вряд ли, а чему другому можно и попробовать. Сам посуди… В плавнях у тебя имеется целая паланка[51]. Это раз! Не с одним, а с двумя джурами, как сотник, а то и целый полковник путешествуешь[52]. Это два… Осталось пару-тройку казаков в отряд принять, и можешь свой бунчук поднимать. Чем не гетман?

– Гетман… – фыркнул Полупуд. – Ох, и язык у тебя, Петро. Не язык, а помело. Чешешь как по писаному!

Сработал прием. Возражая против очевидного, со всем остальным казак исподволь уже как бы соглашался. Не всерьез, конечно, но для поднятия настроения – достаточно.

– А то никому не ведомо… – отмахнулся я. – Сегодня нет, а завтра – кто знает? Наши судьбы на тех скрижалях, которые только Господь зрит и в милости своей одобряет. Ну, пусть не гетман. Но уж от сотника не отказывайся.

Неся всю эту ахинею, я заметил, как вздрогнули веки у парнишки. А во взгляде мелькнуло нечто вроде одобрения. Вот как? Интересно… Откуда такие проблески образованности у голодранца? Или судьба столкнула меня посреди Дикого Поля с еще одним, в отличие от меня, настоящим спудеем?

– Со… со… – пробормотал запорожец. – Сорока-белобока твой союзник. Полковник, гетман… Тьфу. Обмолотил сто коп пшеницы, а в мешках одна полова… Лучше дай хлопцу поесть, да помозгуем, как сподручнее троих на двух коней усадить. Хорошо хоть цель у всех одна: матушка Сечь. Не надо с пути сворачивать…

– Так а чего думать? Двое скачут – один бежит. У тебя – нога еще не зажила. Малой – отощал. Так что придется мне… Зато между двумя лошадьми бежать – одно удовольствие. Знай подпрыгивай да лети… – Я сунул парнишке кусок вчерашнего зайца, завернутого в листья лопуха и черствую лепешку. Как ни исхитряйся, а за семь дней пути хлеб свежим не останется.

– Спаси Бог… – хлопец говорил хриплым полушепотом. С трех шагов и не расслышать.

– Простудился, что ли? – проявил я заботу. И поинтересовался, пользуясь случаем: – Откуда ты такой тут взялся?

– Из полона сбежал… – ответил за парнишку Полупуд. Тот уже вовсю вгрызался в заячью ногу. – А голос криком сорвал. Сам знаешь, что такое басурманская неволя. Вернее… видел.

Хлопец жевал и кивал. Мол, ага, все так и есть. Интересно. Это только я вижу, что у паренька ни на запястьях, ни на шее нет потертостей от веревки? И что у степного голодранца, одетого почти в такое же рубище, с которого готов был начать я, на ногах добротные сапоги. Я не швец, в моде и типах выделки кожи не разбираюсь, но уж хорошую, качественную обувку от поршней и прочих ходаков[53] отличить могу.

Или Василий все эти несуразности тоже заметил, но, в отличие от моих параноидальных настроений, истолковал более прозаично? И решил забыть, как мелочь, не стоящую внимания. Может, отвести в сторону и расспросить, или погодить? Сам скажет, если захочет.

Дилемму, как водится, решила судьба.

Я еще мысленно чесал затылок, как в отдалении показалась небольшая группа всадников? Точнее – трое. Но с заводными лошадьми. Завидев нас, неизвестные подскакали ближе и остановились примерно в двух сотнях шагов. Может, чуть поменьше. Перекрикиваться, как с дальних трибун на футболе, уже можно, а устроить перестрелку – сложновато. Нет, пульнуть – это запросто. И с мушкета, и с лука. Попасть затруднительно. Хотя, если вспомнить недавнюю меткость Полупуда… Ага, ту самую, что то ли с моей, то ли с Божьей помощью…

– Пугу, пугу… – трижды прокричал один из всадников. Давним казацким знаком обозначая себя. Второй держал наизготовку лук. Третий сидел смирно, зато головой крутил по сторонам. Бдел.

– Слава тебе, Господи… – перекрестился Василий, приложил ладони к губам и ответил так же: – Пугу, пугу…

– Казак, что ли?! – прокричали из степи. – Назовись.

– Василий Полупуд! Минского куреня товарищ! А вы чьи будете?

– Из Никитинской заставы!

– И чья сотня там сейчас в дозоре?

– Сотника Сороки!

– Андрея или Никиты?

– А ты, я погляжу, обоих знаешь?..

В процессе разговора казаки придвинулись ближе, и теперь уже можно было не перекрикиваться. Просто громко говорить.

– С Андреем под Трапезунд ходили в одном байдаке. А Никиту не очень. Но разве ж его рыжий чуб забудешь? Не тарахтел бы, как сорока – стал бы Зничем[54] или Лисом.

Казаки рассмеялись, видимо, историю с прозвищем для Никиты знали многие. И тот, что был за старшего, ответил:

– Под рукой у Андрея мы. Меня Меченым прозывают. Товарищи – Самопал и Карась. А с тобой кто?

Василий оглянулся, поглядел на нас, но отвечать не стал.